Чарльз взял конверт, открыл дверь и отошел в сторону, чтобы дать мне возможность войти. Я заметил, что костяшки его пальцев немного покраснели, так бывает, когда делаешь отжимания, наносишь удары по мешкам с рисом и разбиваешь доски. Возможно, пять футов и восемь дюймов не проблема.
Мы прошли через прихожую, выложенную голубой плиткой, спустились на две ступеньки и вошли в комнату, размером сравнимую с павильоном Паули. Очень яркое освещение, внешняя стена, полностью стеклянная, выходит на балкон с роскошной зеленью. Окно слегка приоткрыто, и снаружи доносится едва слышный шорох движущихся машин. Все в комнате было пастельных тонов: серое, голубое, малиновое и белое. На смену плитке пришел ковер, а суперсовременная итальянская мебель вырастала прямо из него.
Барри Фейн потягивал коньяк, стоя возле бара из прочеканенной меди. Медь ужасно дисгармонировала с пастельными тонами. Барри Фейн тоже. Он оказался низеньким, тощим и смуглым, с прилипшими к черепу волосами и удивительно мохнатыми руками и ногами. На нем были красные бермудские шорты и темно-синяя футболка с надписью «ПКР Пикчерз». Возле левого плеча на футболке красовалась дырка. Он был босым.
— Ты от Гари?
Чарльз протянул ему конверт.
— Индиана?
Он посмотрел на меня, склонив голову набок.
— Гэррет Райс, глупыш. Гари. Иисус гребаный Христос.
— Ну, не совсем.
— И что же это значит — не совсем?
Он допил коньяк и тут же вновь наполнил бокал из бутылки «Курвуазье».
Рядом с бутылкой лежала пачка «Мальборо», тяжелая зажигалка «Зиппо» и большая мраморная пепельница, заполненная окурками. Может быть, их нужно познакомить с Джанет Саймон, чтобы они вместе устроили большой перекур. Барри Фейн вскрыл конверт и увидел обрезки с Рональдом Макдональдом.
— А это еще что за срань?
— Могу я достать свой бумажник и кое-что показать?
Чарльз положил кулаки на бедра и равнодушно смотрел на меня.
— О, дерьмо. Ты ведь не полицейский, правда?
— Угу. — Я вытащил бумажник, подошел к бару и показал ему свою лицензию. — Мне необходимо узнать, пытался ли Гэррет Райс продать вам два килограмма кокаина.
Барри ухмыльнулся и посмотрел на Чарльза.
— Этот парень говорит серьезно или как?
Чарльз кротко улыбнулся. Возможно, он был лишен чувства юмора.
— Послушайте, — сказал я. — Сожалею, что мне пришлось прибегнуть к обману, чтобы проникнуть сюда, но я сомневаюсь, что вы согласились бы со мной поговорить, если бы я попытался прийти к вам с улицы. Я не хочу, чтобы у вас были неприятности. Возможно, Гэррет Райс украл два килограмма превосходного кокаина у одного очень плохого человека. Теперь этот человек намерен получить кокаин обратно, он захватил в заложники маленького мальчика. Если Гэррет действительно украл наркотик, он попытается его продать. И вы тот, к кому он обратится в первую очередь.
Барри Фейн пожал плечами и кивнул Чарльзу.
— Избавься от него.
Я посмотрел на Чарльза.
— Я тороплюсь, Барри. Он не сумеет этого сделать.
Барри вновь пожал плечами. Чарльз резко свистнул, и через мгновение с балкона появился второй Чарльз с лейкой в руках. Почти моего роста, блондин, мускулистый, белая рубашка, белые брюки и туфли. Настоящие близнецы, вплоть до припухших костяшек пальцев.
— Джонатан, у нас проблемы, — сказал Барри.
Джонатан поставил лейку на пол и встал так, чтобы оказаться передо мной, а Чарльз занял позицию чуть сзади. Они стояли, широко расставив ноги для лучшего равновесия, руки свободно опущены вдоль тела. У Джонатана была такая же превосходная кожа и столь же пустые глаза, как у Чарльза. Ангелы- идиоты. Эта парочка напомнила мне парней из Вествуда, которые думали, что они очень крутые. Впрочем, так и было.
— Очень мило, Барри, — заметил я. — Могу спорить, что и в постели они великолепны.
— Пришло время уходить, — заявил Чарльз и шагнул вперед, чтобы взять меня за руку.
Я швырнул бокал Барри, полный коньяка, в Чарльза. Джонатан дважды ударил меня, но не так сильно, как следовало бы, поскольку я уже начал двигаться, но достаточно сильно, чтобы мне было больно. Я столкнул Барри со стула, заставив Джонатана отскочить назад. Между тем Чарльз приближался ко мне сбоку, готовясь нанести удар ногой в прыжке, когда я схватил «Зиппо» и поджег его. «Курвуазье» с шипением вспыхнул голубым пламенем. Чарльз взвыл, закрыл лицо руками и повалился на ковер. Джонатан закричал:
— Эй! — И сразу же обо мне забыл.
Он попытался перевернуть Чарльза на живот, чтобы сбить пламя. Я разбил один из стульев о спину Джонатана. Он и вправду был крутым и даже попытался встать, слезы потекли по его носу, он рухнул на ковер и застонал.
Барри стоял на четвереньках и смотрел на меня.
— Иисус гребаный Христос, — пробормотал он. Я схватил его за волосы и поднял на ноги. Он повторил: — Иисус гребаный Христос.
Я встряхнул его.
— Ты думаешь, я с тобой играю, Барри? Расскажи мне про Райса.
Барри взглянул на меня глазами, напоминавшими следы мочи на снегу, и попытался отпихнуть. Я отвесил ему оплеуху.
— Стой спокойно!
— Иисус гребаный Христос, ты поджег этого сукина сына.
— Так как насчет Райса?
— Нет, нет. Я не разговаривал с Райсом уже недели две.
— Он не пытался продать тебе кокаин?
— Клянусь Христом.
— Он не спрашивал, как это сделать?
— Нет. Нет. — Он посмотрел через мое плечо на Чарльза, на меня, а потом снова на Чарльза. — Иисус гребаный Христос.
Я еще разок его встряхнул.
— Дай мне твою карточку-ключ.
— Что?
— Карточку-ключ. Для гаража внизу. Отдай ее мне.
Мы подошли к дальнему концу бара, где на медном подносе лежали ключи, мелочь и черный бумажник из кожи аллигатора.
— У Райса два килограмма кокаина высокой очистки. Такое бывает не часто, поэтому люди запомнят, если он попытается его продать. Поспрашивай у своих знакомых. Завтра я сюда вернусь, и ты мне расскажешь, что тебе удалось узнать. Договорились, Барри?
— Иисус гребаный Христос.
Я наклонился и проверил Чарльза. Рубашка стала коричневой, волосы слегка подгорели, а в паре мест появились пузыри, но в целом он не слишком пострадал. Коньяк сгорает быстро. Он с трудом раскрыл глаза. Ресницы обгорели.
— Тебе нужно побольше работать, если ты рассчитываешь, что такие удары ногой будут проходить, Чарльз. На татами они выглядят великолепно, но в реальной жизни подготовка занимает слишком много времени.
Я встал.
— И помни, Барри, — сказал я на прощание, — не следует трахаться с Человеком-Факелом.
