Другая рука ласкала ее внизу. Заходила все глубже и глубже в тело, дрожавшее под его пальцами.
Баня быстро прогревалась, сбоку тек жар. Харальд, вдруг осев назад, на каменный пол, дернул Добаву на себя. Обнял, облапив и прижав к себе, давая ощутить спиной его мужское копье, уже вздыбленное, но все еще прикрытое штанами.
Затем отодвинул ее от себя и заставил развернуться.
Она так и сидела на корточках, замерев между его бедер, пока он развязывал пояс. Волосы, сиявшие золотыми отблесками, стекали на грудь с одной стороны.
Смотрела на него — и в синих глаза, подсвеченных пламенем, горевшим сбоку, в каменке, Харальд видел себя.
Видел человеком.
Потом он потянул ее за колени, заставляя сесть на его бедра. Зашел в нее, подхватив под ягодицы…
Обнял. И задвигался тугими жаркими рывками, слушая ее вздохи, как другие слушают песни скальдов — радуясь.
Когда все кончилось, Харальд-чужанин отпустил Забаву не сразу. Замер, притиснув к себе и тяжело дыша над ухом.
Она, касаясь щекой его груди, слушала сразу все — и гулкие удары его сердца, и его дыхание, и треск огня в очаге рядом.
Потом Харальд разомкнул руки, Забава попыталась встать. Но он удержал, начал снова обтирать рубахой…
И Забава заливалась краской стыда все гуще и гуще. Мыслимо ли? Мужик бабу моет. Даже между ног у нее прошелся. Ладно хоть волосы позволил выполоскать самой, наконец-то отпустив.
Она поливала голову холодной водой, промывала пряди, жалея, что нет под рукой настоя мыльного корня. Или хотя зольной воды — помыться до чистоты, по-настоящему. В доме у Харальда, в его бане, хотя бы золу настаивали…
Рядом мылся Харальд, фыркая и шумно расплескивая воду.
А когда вышли в предбанник, где горел светильник, принесенный неизвестно кем, на стене, на деревянных колышках, уже висела бабья одежда. Дорогая, из красной ткани, шитой серебром. Рядом плащ на меху, пышном, серебристо-белом.
И мысли у Забавы побежали быстрой речкой. Еще когда шла за Харальдом, сбиваясь на бег и оступаясь, разглядела, что идут по городищу. Обнесенному высокой стеной, не деревянной, как в Ладоге, а каменной.
Еще тогда подумала — кто здесь живет? Но тут же вспомнила далекие крики, что слышала прошлой ночью, сидя на корабле. Поняла со страхом — уже не живет, а жил.
Но тогда эти мысли Забава от себя отогнала. Харальд еще до этого, через бабку Маленю, сказал, что ждет нападения. Выходит, не он первый начал…
Да и не хотелось о таком думать.
А сейчас от вида бабьих нарядов ее затошнило. Жива ли еще хозяйка платья? Что с ней сталось?
Харальд что-то сказал, повелительно ткнул рукой в сторону колышков. Тут же, отвернувшись, потопал к лавке у двери, где лежала стопка чистой, аккуратно сложенной одежды.
Забава глянула тоскливо ему в спину. Опять ведь рассердится…
И метнулась к лавке мимо него, торопясь ухватить рубаху и порты, в которых пришла.
Он поймал ее, не глядя — в охапку, едва она попыталась проскочить мимо него. Глянул с удивлением, развернул, подтолкнул к колышкам у банной дверки, где висели тряпки, принесенные Кейлевом для нее. Сказал, не повышая голоса:
— Одевай.
Добава замотала головой. Глянула с ужасом, отступая назад.
— Хочешь голой пойти? — уже погромче спросил Харальд.
Расслабленное благодушие, в котором он пребывал после бани, еще не ушло. И терять его не хотелось.
Добава, прикрываясь руками, просящее вскинула брови, наморщила лоб. Что-то заговорила, указывая на тряпки, в которых пришла — и уложила на лавку, раздевшись…
Харальд шевельнул бровями. Если принять это как непослушание, придется дать затрещину. Тем более что он обещал ей, что в следующий раз накажет. Еще тогда пообещал, в Хааленсваге, через старуху-славянку.
Но наказывать Добаву не хотелось. Особенно после того, как заявился к ней с пылающей мордой на лице. После того, как ее швырнули на драккар — ему на поживу, как кусок мяса. А она помогла ему очнуться…
И после бани.
Придется этого не заметить, подумал Харальд не слишком довольно.
Он отвернулся и начал неторопливо одеваться. Застегнул наборный пояс, поглядел на Добаву, уже успевшую одеться — и стремительно шагнул к колышкам.
Содрал плащ, накинул ей на голову, закрутил свободную полу вокруг тела, пеленая руки. Тут же закинул себе на плечо, пока она не успела выпутаться.
Под конец он еще и звучно шлепнул Добаву по заду, довольно подумав — ну хоть какое-то наказание. Подхватил свободной рукой секиру, пнул дверь.
Снаружи уже ждал Кейлев.
— Пока все тихо, ярл, — объявил он, покосившись на его ношу. — И парни Убби тоже угомонились. Он сам их из женского дома выставил…
Наверняка там были не только парни Убби — но и мои, молча подумал Харальд. Право хирда на отдых после штурма соблюдено…
Он кивнул и молча зашагал к своему драккару, идя уже напрямую, по дороге, спускавшейся к берегу от ворот.
На следующее утро Харальд проснулся, как только небо начало бледнеть. Встал, торопливо завязывая штаны.
И, потянувшись за поясом, покосился на Добаву, спавшую под покрывалом, привезенным из Хааленсваге.
Но на том самом плаще, от которого она так яростно отказывалась в бане.
Лечь на него девчонка так и не пожелала, так что пришлось ей помочь. Ну и дальше продолжать, пока та не уснула от усталости.
Харальд подхватил секиру, уложенную перед занавесками, вынырнул из чулана.
Палуба была пуста. Он оглянулся — на корме соседнего драккара замерла фигура викинга, глядевшего на фьорд. Тихо плескалась вода о борта кораблей…
Подожду, решил Харальд, пока не проснется Кейлев. Старик все равно сразу же прибежит на берег, высматривать своего ярла.
Он подошел к носу, опер секиру о палубу, утвердил на рукояти обе руки и задумался.
Скоро будут сутки, как Гудрем должен был вернуться из Фрогсгарда. Судя по всему, снова напасть на Йорингард он так и не решился. Почему? Испугался рассказов своих людей, сбежавших и добравшихся до него?
Могло быть и так — особенно если Гудрем узнал, что стрелы с кровью Ермунгарда, летевшие в Харальда уже на берегу, не подействовали.
К тому же той ночью вид у него самого был такой, что сбежавшие викинги должны были рассказать Гудрему сказки одна страшней другой. И тот мог сообразить — к нему лучше не лезть…
Или все проще? Ермунгард, его хозяин, дернул за поводок — и запретил снова соваться к сыну?
Харальд обвел взглядом крепость. Где-то на задах кукарекнул петух, встречая зарю, глухо замычала корова.
Йорингард будет понемногу возвращаться к жизни, мелькнула у него мысль. Но если он уйдет отсюда — эти укрепления снова кто-нибудь захватит. Тот же Гудрем может вернуться, услышав, что берсерк вернулся в Хааленсваге.
Хочу я или нет, с сожалением подумал
