И мир закачался, словно она опять плыла на корабле. Только волной, накатывавшей на нее, был Харальд. И качало Забаву все чаще и чаще, и внизу живота толчками разливалось удовольствие, сладкое, постыдное…
Красава, запертая в опочивальне, плакала. Как только ее привезли, в ту же ночь за стенкой послышались звуки — и чутьем, даже не на слух, Красава их опознала.
Харальд миловался с кем-то.
С кем-то, да только с другой. Не с ней. И так всю ночь, без передыху.
А на другой день из-за стенки послышались голоса. Тут уж чутья не потребовалось. Говорили не скрываясь, и голоса Красава узнала легко.
За стенкой была гадюка Забавка, змея подколодная, тварь грязная. И карга эта, что в имении у ярла Харальда жила. Которую привезли сюда вместе с ней, на одном корабле.
Отомщу, яростно пообещала себе Красава. И снова принялась плакать.
На следующую ночь за стенкой было тихо. Однако на третью оттуда опять донеслись звуки. И голос Харальда грозно прозвучал…
А потом снова начали миловаться.
Убью гадину, поклялась себе Красава, кусая губы.
Рагнхильд лежала на кровати в своей комнатушке в женском доме. Глядела в потолок, размышляла.
От объятий Убби, ушедшего только под утро, тело побаливало. Но хуже всего оказалось то, что ей пришлось изображать страсть. Иначе этот бык и впрямь мог отправиться к Харальду, просить ее в наложницы.
Зато она вытянула из него все то, что хотела.
Харальд две ночи подряд заходил к темноволосой — и уже оттуда шел в свои покои, где безвылазно жила вторая, светловолосая. Убби выложил ей это, похохатывая. Похоже, о постельных делах конунга Харальда знали уже почти все воины в крепости…
В общем, все правильно. Если Харальд хочет, чтобы темноволосая стала наживкой, он должен к ней заскакивать. Каждый день. И наряжать напоказ.
Но у себя под боком он все равно держит ту, за которую действительно боится.
Как бы это использовать…
Мне нужна помощь, чтобы пристроить сестер, подумала Рагнхильд. От Убби многого не дождешься — да и что может простой викинг, лишь вчера ставший хирдманом?
Зато конунг Харальд может несравненно больше. Надо лишь придумать, как заставить его помочь…
Может, пустить по крепости слухи о том, что значит для него светловолосая? Но так, чтобы это дошло до Харальда. Что он сделает тогда?
А тогда, ответила себе Рагнхильд, он усилит охрану. И светловолосая даже в баню будет ходить под присмотром доброго десятка воинов. Значит, это не подходит.
И потом, ей нужно, чтобы Харальд чувствовал благодарность к ней, к Рагнхильд. А в этом случае на благодарность рассчитывать не приходится.
Она шевельнулась, ощутив неприятную влагу между ног. Этот бык Убби залазил на нее раза три. И последний раз перед тем, как уйти.
Рагнхильд поморщилась и снова погрузилась в размышления.
Людям Гудрема, которых опасается Харальд, даже необязательно сидеть в крепости, подумала она. Все свои дела они могут делать через рабов. Так оно умней и проще.
Рагнхильд улыбнулась. В дубовые головы воинов даже не приходит, что рабское мясо может быть опасно. Они не видят, чьи руки готовят им еду, приносят воду…
И тут у нее мелькнула мысль. Прямой путь к цели — самый лучший, разве не так? Ей нужно поговорить с Харальдом.
Харальд встал рано, как привык. Оделся, постоял у кровати, прислушиваясь к дыханию спящей Добавы.
Вернусь попозже, решил он, и поговорю. И со старухой, и с ней. А пока пройдусь, посмотрю, не спят на постах. Время перед рассветом — самое коварное. Не зря стражу меняют именно на рассвете.
Он вышел, кинув взгляд на воинов, стоявших в конце прохода, перед выходом из главного дома. Интересно, как много они слышат из того, что говорится — и делается — в его покоях? Правда, его дверь в самом конце прохода…
Прежде ему не приходилось спать под стражей самому. Но ничего не поделаешь, все должны видеть, как он бережет Кресив.
А главное, Добава не должна оставаться без охраны.
Забаву разбудила бабка Маленя. С ней пришли и бабы, которых к ней приставили. С подносами в руках — утренничать.
Забава, вскочив с кровати, ополоснула лицо над ведром в углу. Одна из рабынь тут же встала рядом, с тряпицей наготове. Подала ее, как только Забава отряхнула капли с рук.
Она со вздохом вытерлась. Подумала — ладно хоть не лезут сами лицо ей утирать.
И, подойдя к подносам, поставленным на кровать, быстренько разделила еду на две половины. Разломила жестковатый хлеб, разрезала сыр, одну жаренную рыбину скинула на тарелку от сыра.
Расставила все по двум подносам, взяла один из них и сунула в руки рабыне, что стояла к ней поближе. Сказала:
— Ешь. Приказываю.
Потом кивнула второй бабе, указав на еду — чтобы и та ела. Даже брови свела, чтобы выглядеть построже — но, поворачиваясь к кровати, сама прыснула.
Рабыни, тихо присев на сундук в углу, начали есть.
— Зря ты их балуешь, — проворчала бабка Маленя, которой Забава пододвинула второй поднос. — Им есть положено на кухне, рабам всегда отдельно варят. А ты их господским угощеньем потчуешь. Ладно Кейлева, ястреба хозяйского, в крепости сейчас нет. А вот как вернется, и заметит, что твои рабыни растолстели, сразу начнет выведывать…
— И что он мне скажет? — спросила Забава, отламывая кусочек сыра.
Маленя, хлебной горбушкой промакивая жир, натекший с рыбы, вздохнула.
— Тебе — ничего. Тебя велено кормить так, чтобы ты наконец покруглела. А вот им…
Забава пожала плечами, посасывая сыр — жесткий, солоноватый. Но вкусный.
— А они ему скажут, что я приказала. Вот пусть ко мне и приходит. Я отвечу, что мне их в услужение отдали, поэтому приказываю, что хочу. А ты переведешь.
Маленя приглушенно фыркнула.
— Осмелела ты больно, девка.
И после этого Забава сразу вспомнила то, что сказала этой ночью Харальду. Вздохнула, подумала, покосившись на Маленю — и впрямь осмелела. Рассказать бы ей, да нельзя, потому что тогда придется рассказывать и о другом. Почему она то слово Харальду сказала, да зачем.
Ладно хоть простил. Вроде бы простил…
И тут в дверь вошел Харальд. С топором своим страшенным, с которым теперь не расставался. Одним долгим взглядом с порога полоснул сразу всех — и рабынь, тут же вскочивших, и Маленю с Забавой.
Буркнул что-то, глянув на баб. Тех как ветром сдуло, только дверь хлопнула.
Не простил, поняла Забава. И обреченно встала.
Бабка Маленя уже стояла возле кровати, и подбородок у нее дрожал.
Она еще и рабынь прикармливает, подумал Харальд. Запретить? Позволить? Ладно, об этом потом.
— Ты, — сказал он негромко, глянув в упор на старуху, — скажи-ка, зачем ты научила Добаву слову "приказываю".
Рабыня глянула на Добаву, поперхнулась.
— Это я твой хозяин, — еще тише сказал Харальд. — Поэтому смотри на меня. И отвечай.
— Она… — голова у старухи затряслась. — Она хотела… она не хотела, чтобы рабыни ей
