Еще посмотрю, смущенно пообещала Забава самой себе. Как только оправлюсь от этой новости. И сразу же начну.
Она выложила на сундук стопку своей одежды. Уже собиралась накинуть плащ — но оглянулась на Харальда.
Тот по-прежнему сидел на сундуке, смотрел на нее спокойно. Не двигаясь с места.
И Забава, смутившись еще больше, попятилась к сундуку, где лежала его одежда. Харальд кивнул. Она собрала смену и ему, накинула плащ…
Перед тем, как войти в женский дом, Рагнхильд задержалась у дверей. Стояла, вдыхая сырой, промозглый ночной воздух. Смотрела на Йорингард.
Крепость потихоньку готовилась ко сну. Дом ее отца, где она родилась и выросла, снова ставший тихим и спокойным…
Потом взгляд ее наткнулся на двух людей, шедших по двору — и Рагнхильд узнала фигуру Харальда. Следом топала светловолосая девка.
В баню пошли, со злостью поняла она. И, развернувшись, вошла в женский дом. Захлопнула дверь, замерла, прикусив губу.
Это не ее дело. Ей надо думать о другом. Девку следует как можно быстрей научить языку. Чтобы навести на нужные мысли, не пользуясь помощью старухи…
Вернувшись в опочивальню, Харальд скинул плащ. Обернулся к Добаве.
Та укладывала на сундук волчьи шкуры, уже старательно свернутые — свой плащ. Влажные золотистые волосы, рассыпавшись по спине, поблескивали в свете единственного светильника, горевшего на полке.
А под прядями — грубая шерсть рабского платья. В таком на пир нельзя, подумал Харальд. Придется завтра пойти в кладовую с мягкой рухлядью, посмотреть, что там есть из дорогих тканей.
И если девчонка не хочет носить чужое, то пусть за день сошьет свое. Рабыни помогут…
Он стянул рубаху и сапоги, не сводя с Добавы глаз — та почему-то застыла у сундука. Взялся за штаны — и остановился.
Сказал, не особо надеясь, что девчонка его поймет:
— Иди сюда.
И на всякий случай махнул рукой.
Добава подошла к нему, на ходу пунцовея. По крайней мере, она больше не смотрела на него отстраненно. Харальд подхватил ее голову, запустив обе руки в волосы. Притянул, заставив сделать шаг — так, что она ткнулась носом ему в грудь.
Потом ослабил хватку. Добава сразу же запрокинула лицо. Припухлые губы подрагивали, золотистые брови приподнялись, двинулись друг к другу, лоб наморщился…
Девчонка о чем-то думала.
И скорей всего, о том, что ее свобода лишь обман, насмешливо подумал Харальд.
Все было именно так, как он и сказал Рагнхильд — все бабы, что находятся тут, в Йорингарде, в его власти. Во всяком случае, пока новые хирдманы не привезли сюда своих жен.
А за пределы крепости Добаву не выпустят. Поэтому ускользнуть от него она не сможет. Стража за этим приглядит.
— Благодарю, ярл? — напомнил он, наклоняясь над ее губами. Немного изменил: — Благодарю, Харальд?
От девчонки пахло чистотой, свежестью и немного дымом. Губы светились созревающей брусникой, глаза, оставшиеся в тени, потемнели.
Потом он ощутил, как ее ладони легли ему на грудь. Скользнули на живот…
Сообразила, чего он хочет?
И Харальд, хоть и знал, что надо бы подождать и посмотреть, куда ее руки двинуться дальше, не выдержал. Прошелся языком по ее губам.
Ладони, касавшиеся его живота, дрогнули. Он снова напомнил:
— Благодарю, Харальд.
Девчонка вздохнула. Помявшись, коснулась наконец завязок его штанов. Потянула, распуская…
— Дальше, — попросил Харальд, хоть и знал, что Добава вряд ли поймет. Нетерпеливо выдохнул, почти касаясь своим ртом ее губ — но не накрывая их. — Благодари. Давай, ну…
Тонкие пальцы поползли ниже, к его мужскому копью.
Все это время, идя в баню, моясь там и шагая обратно, Забава размышляла, что теперь с ней будет.
Харальд даст ей свободу. Вроде бы хорошо, но… как он сам сказал через бабку Маленю, жить она будет по-прежнему здесь. Под его защитой.
А его защита известно что. Как все было, так и будет. И Харальд по-прежнему сможет запугивать ее тем, что кого-нибудь убьет — за ее побег, за случайно сказанное глупое слово.
Одна радость — другие чужане начнут разговаривать с ней, как с ровней. Вон как беловолосая Рагнхильд сегодня. Но еще неизвестно, а надо ли оно ей…
Харальд оборвал ее мысли, позвав и махнув рукой. Забава послушно подошла. Руки Харальда тут же дернули ее вперед, притягивая к нему вплотную.
Потом он вдруг сказал:
— Благодарю, ярл? Благодарю, Харальд?
Так он еще и благодарности хочет, с изумлением поняла Забава.
Но не было внутри ни упрямства, ни желания идти наперекор.
До сих пор, мелькнула вдруг мысль, Харальд лишь грозился убить кого-нибудь. Но никого не убил, даже не ударил на ее глазах.
Хотя убивать ему наверняка приходилось — и здесь, и прежде, в походах.
Но с ней он всегда был добр.
А еще Забава со стыдом вдруг осознала, что ждет его ласк. Тепла и тяжести его тела. Вон, внизу живота уже потяжелело — кровь приливала, стыдно, жарко напоминая, что она уже не девка, а баба. Уже все знает, помнит, желает затаенно.
Только он не торопился. Ждал благодарности?
И Забава положила руки ему на грудь.
Негустая, но жесткая поросль щекотала ладони. Грудь у Харальда была мощная, вся в тяжелых пластах мышц. Поднималась под ее руками от частого дыхания…
Она скользнула ладонями к животу. Твердому, как камень, тоже неровному. Здесь поросль густела, уходила дорожкой к поясу штанов.
— Благодарю, Харальд, — сказал он вдруг.
Затем прогулялся языком по ее губам — сладко, тревожно так.
Длинные, ниже плеч, волосы, которые Харальд после бани не заплел, скользнули по ее щеке. Он снова чего-то ждал.
И Забава вспомнила, как он принуждал ее развязать на нем штаны. Нащупав, дернула завязки. Ткань тут же соскользнула вниз, ладони снова наткнулись на жесткий живот. На короткие волосы, уходящие дорожкой дальше, туда…
Харальд сказал еще что-то — она узнала слово "благодари".
Забава опустила руки еще ниже, пугаясь собственной смелости. Запуталась пальцами в жесткой поросли под животом Харальда.
Замерла. В ушах гремел пульс, уши горели. А он все ждал. Тяжко дышал — прямо над ее губами.
И она решилась. Коснулась дрожавшей ладонью его мужского орудия. Уже поднимавшегося, налитого. Прошлась, изумляясь собственной бесстыжести, по нему пальцами. Ощутила гладкость крупного навершия…
И на этом терпение Харальда кончилось. Пальцы у Добавы еще и дрожали, двигаясь по его мужскому копью, от основания до вершины. Под этой лаской оно нетерпеливо дернулось верх, выскальзывая из-под неуверенной руки.
Он содрал с нее рабские тряпки, подхватил на руки, уложил. Быстро поцеловал, притиснул ладонями трепетавшие от частого дыхания груди — и улегся сверху. Вошел, усилием воли заставив себя не спешить хотя бы сейчас. Ощутил, как ее вход не сразу, но расступается под его напором…
А потом, отдышавшись, повторил все снова —
