И накрыл тонкое тело своим, притиснув его к покрывалу, чувствуя, как оно дрожит. Хотя сегодня в покоях было натоплено, и даже жарко…
На этот раз Харальд вошел резко, без всякой жалости — но Добава только вздохнула и прогнулась, глядя снизу затуманенными глазами.
Когда все кончилось, Харальд вытянулся рядом. Уложил голову девчонки себе на плечо, выловил у нее за спиной одну из золотисто блестевших прядей.
И принялся наматывать себе на палец. Лежал на спине, приглаживая большим пальцем золотистые витки на указательном, чувствуя под своими мозолями шелковую мягкость ее прядей.
Мысли меж тем текли своим чередом.
Гудрем. И Ермунгард. До Гудрема он все равно доберется, не сейчас, так весной. Но вот Ермунгард…
Насчет войны он все-таки поторопился. Ни ему, ни кому-либо другому не под силу сражаться с Мировым Змеем. Да и надо ли? Скальды трещат, что это сделает сам бог Тор, когда настанет Рагнарек.
Вот пусть и трудиться, он ему тут не помощник.
Добава на плече дышала все тише, засыпая.
А что мне надо, решил Харальд, так это поговорить с Ермунгардом. С отцом. Но до сих пор Мировой Змей являлся к нему изредка. Когда хотел сам. Хотя…
Внимание богов покупается жертвами, подумал Харальд. А перед тем, как Ермунгард пришел к нему в последний раз, здесь, на берегу, случилось кое-что.
Он принес ему жертву. Вечером, на закате. Отрубил голову одному из людей Гудрема, сбросил тело в море вслед за головой. И бросил — Ермунгард, принимай жертву, это тебе.
А наутро отец пришел. Дождался момента, когда Харальд останется один, зайдет в воду, чтобы смыть кровь — и всплыл.
Харальд мягко двинул пальцем, распуская шелковые колечки. Но удержал кончик пряди. Снова принялся наматывать волосы Добавы на палец. Осторожно, чтобы не разбудить ее.
И хоть не хотелось, но Харальд, прикрыв глаза, заставил себя вспомнить все, что чувствовал тогда на драккаре. После того, как в него попали стрелы с кровью отца.
Вернее будет сказать, что он тогда ничего не чувствовал. Хотелось чужой боли — и плоти, чтобы рвать. В ту ночь он и Добаву чуть не порвал на куски.
Если это сделала с ним кровь его отца, а сам Ермунгард так живет все время — без желаний, без чувств…
Может, кровавые жертвы помогают Мировому Змею прийти в себя? Забыть ненадолго жажду чужой плоти, вспомнить о чем-то еще, кроме этого.
Мне придется принести отцу жертву, холодно подумал Харальд. Кровавую. Страшную. И подождать где-нибудь на берегу. Если он выплывет — поговорить…
И только потом решать, что делать дальше.
Осталось найти жертву, скользнула у него невеселая мысль. А еще лучше — несколько жертв.
Харальд шевельнул бровями, отгоняя эти мысли. И уснул.
На следующий день Забаву разбудила бабка Маленя. Харальда, как всегда, рядом уже не было.
Потрепав Забаву по плечу, бабка присела рядом. Оглянулась на дверь — Рагнхильд вчера запретила ей садиться на кровать. Сказала со вздохом:
— Вот тебе ярл и свободу уже дает, Забавушка. Будешь теперь с чужанами водиться. Позабудешь меня, старую…
— Не забуду, — пообещала Забава, выскальзывая из-под покрывала. — Ты, бабка Маленя, и дальше при мне будешь. Вот увидишь.
За дверью уже звучали шаги рабынь. Забава поспешно добавила:
— Как только язык выучу, сама об этом ярла попрошу.
Она улыбнулась бабке и побежала умываться. Надела платье — поскольку нижнюю рубаху натянула еще ночью, встав тихонько по нужде.
Рагнхильд пришла вслед за рабынями. Бабка, заслышав ее шаги, торопливо перебралась на сундук.
Беловолосая красавица, улыбчиво поздоровавшись, ушла за завтраком. Они поели — и тут вдруг снова заявился Харальд. Бросил на кровать целую охапку тонких шелков, сказал что-то, глядя на Добаву.
И один палец зачем-то показал.
Бабка Маленя торопливо перевела:
— Завтра пир. Один день, одно платье. Или пойдешь в чужом.
Он сказал еще несколько слов Рагнхильд и вышел.
Беловолосая красавица, на мгновенье скривившись, тут же прикрыла гримасу улыбкой. Подошла поближе к разноцветным рулонам, раскатившимся по кровати, кивнула, подзывая к себе Забаву.
И через Маленю предложила:
— Выбирай. Ярл хочет, чтобы завтра ты была в новом платье. Будем шить.
Забава подошла, коснулась тонких скользких шелков, льнущих к рукам.
Подумала — если сверху накинуть плащ, холодно уже не будет. И на пир в простом платье не пойдешь…
— Вот это, — предложила Рагнхильд, указывая на отрез пурпурного шелка, отливающего на складках синевой.
Забава робко погладила краешек темно-синего, почти черного шелка.
— А можно этот?
— Это все твое, — ответила беловолосая красавица. Посмотрела на нее опять с улыбкой. — Конечно, можно.
Выйдя от Добавы, Харальд ушел разминаться на берег. Махал то мечом, то секирой, пытаясь измотать себя.
Хотел устать — но не получалось. Решение, принятое вчера ночью, не выходило из головы.
По крайней мере, решил Харальд, я принесу в жертву лишь того, кого действительно стоит принести.
Осталось только найти такого человека.
А потом от скал по обе стороны фьорда лениво поднялись нитки далеких дымов. И Харальду стало легче. В Йорингард шли чужие драккары. Если это Гудрем, то будет кого принести в жертву…
Если, конечно, он сумеет победить.
Сверху, от крепости, уже бежали викинги. От корабля, который вчера вытащили на берег, к нему несся Свейн.
— Убби, — рявкнул Харальд. — Бери половину своих, выводи драккар. Остальных на стены, усилить дозоры. Мы встретим их на воде. Свейн, отправь три десятка на драккар Бъерна. Я пойду на нем.
Свейн тут же начал выкликать имена. Харальд, подхватив секиру, затопал по сходням. Глянул на фьорд — со стороны моря к крепости торопливо выгребала одна из дозорных лодок.
Два драккара Харальда уже успели отчалить от берега, когда с дозорной лодки, подошедшей к берегу на один полет стрелы, крикнули:
— Ярл. Там твой брат, Огерсон. И с ним еще три драккара. И кнорр. Пришли ярлы Турле и Огер. Говорят, к тебе на помощь. Головы драконов сняты, на мачтах белые щиты. Просят позволения зайти во фьорд.
— Твои родичи, ярл, — обрадовано крикнул Свейн, стоявший у кормила. — Возвращаемся?
Харальд скривился. Свальда он был рад видеть всегда. Но остальных…
Уйдя в свой первый поход, в Сивербе Харальд уже не вернулся. Ярл Рюльви предложил остаться у него на зимовье, и он согласился. С тех пор так и жил — весна и лето в походах, зима у Рюльви.
А в семнадцать лет к нему пришел красный туман и жажда рвать женскую плоть — впервые в жизни. За ту первую рабыню он Рюльви заплатил. И дожил зиму в хибаре на берегу фьорда. Потом нанялся в хирд Скульви Лысого. Зимовал все в той же хибаре, привозя из похода рабынь… и прикупая их в случае нужды на торжище в округе.
Затем скопил на свой первый драккар. Плохонький, старый. Купил его весной — и
