Темно-бархатная пропасть космоса, утыканная звездами, открылась нам навстречу — и сомкнулась вокруг машины. Несколько секунд было ощущение, что ничего не происходит, а потом пространство за колпаком кабины вдруг смялось, звезды закрутились в спирали. На смену им развернулись щупальца алого сияния, тоже идущие по спирали вокруг челнока.
Щупальца тут же расправились, слившись в громадную, алую в оранжевых отливах равнину под челноком. Прыжок был завершен. И мы летели над звездой…
Гигантскими пиками поднимались вокруг рыжевато-алые протуберанцы. Шевелились, клубились по краям, опадали. На смену им неторопливо поднимались вверх другие.
Машина, в которой мы сидели, неслась между ними, кабину заливали всполохи алого сияния, собственное зеленоватое освещение челнока успело погаснуть…
Скевос вдруг молча встал. И, шагнув через проход, замер у моего ложемента.
— Я, наверно, должен извиниться. Приглашая тебя сюда, я имел в виду не только — и даже не столько ужин…
— Так это боевой челнок или выездной бордель? — Бросила я не слишком любезно, не удержавшись. — Или объект с широкими функциями?
И тут же пожалела о сказанном. Гибче надо быть, гибче. До Орилона пока что далеко…
Скевос, тихо засмеявшись, запустил руки в облако ленточек, без устали танцевавших над моими бедрами.
— Поверь мне, приличная армия не может прожить без борделей. Однако дочери саря не пристало знать такие неприличные слова.
Он всего лишь поглаживал мне живот и выпуклость между ног, просунув руки под платье — а я со стыдом ощутила тихую, животную дрожь предвкушения.
У тела были свои понятия о приличном и неприличном.
— Гравитационный горизонт на уровень ложемента. — Не совсем понятно для меня сказал вдруг Скевос.
И поплыл вверх, поднимаясь к колпаку кабины. Опустился сначала на одно колено, потом уселся рядом со мной — прямо над пустотой, под которой снизу темнел проход между ложементами. Приказал, склоняясь и охватывая руками мое лицо — бережно, как какой-то дар:
— Поворот по горизонтали на сто восемьдесят…
Челнок крутнулся — и алая пропасть звезды вдруг повисла уже над колпаком кабины. Я по-прежнему лежала на ложементе, только звезда теперь сияла сверху. Опуская вниз, ко мне, кроваво-оранжевые щупальца гигантских протуберанцев.
— Учитывая торжественность момента… — Сказал Скевос, глядя мне в глаза.
Его заливало алое сияние, потоком стекавшее по щекам и вискам, расплывавшееся по комбинезону лужами алого огня.
— Я полагаю, что тоже имею право на подарок. Звезда и женщина — вот то, что я хочу сейчас видеть.
И, резко отняв руки, отпрянул назад. Растянулся на своем ложементе, повернул ко мне голову, глянул лукаво.
— Звезду и женщину, Наташа. Здесь и сейчас. Я жду…
Рука его прошлась по груди, комбинезон раскрылся, обнажая тело. Я вздохнула и приподнялась.
Где-то в глубине сознания мелькнуло воспоминание о Ворисоне, который вот так же развалился на ложементе, приказав его оседлать…
— Ворисон был дураком. — Вдруг живо сказал Скевос, словно прочитав мои мысли. — Когда назвал тебя некрасивой. Видел бы он, как ты хороша в пламени звезды. Ты сияешь, Наташа. Вся. Звездная дева, смотрящая на мир из огня. С лицом, которое одно на всю Вселенную…
Я впервые не нашлась с ответом. Молча, не приподнимаясь, перебралась через провал между ложементами — там теперь словно положили стекло. Под руками была твердая, гладкая поверхность.
Скевос, едва я уселась рядом с ним, потребовал:
— Нагнись.
И когда я наклонилась, тут же потянулся вверх. Поцеловал неторопливо, лишь прихватывая своими губами мои губы — но не делая больше ничего. Рука прошлась у меня по шее, сзади, запустила пальцы в волосы.
Потом Скевос надавил на затылок, заставляя пригнуться ещё ниже. Прошептал на ухо:
— У тебя ещё будет время, чтобы выпрямиться, Наташа. Но не сейчас. Пока что придется пожить со склоненной головой. И учти, я проявляю с тобой максимум человеколюбия. И терпения. Я все ещё не приказываю, хотя уже мог бы. Я все ещё жду.
Он откинулся назад, на ложемент, глянул снизу вроде бы насмешливо — но в глазах было ещё что-то, непонятное. Ухватил за кончик одну из моих прядей, свесившихся над ним, намотал на палец, пробормотал:
— Ниже. Теперь твоя очередь делать то, что следует.
И потянул, пригибая мою голову к своей груди.
Только не это, взмолилась я про себя.
Одна рука Скевоса тем временем поднырнула мне под грудь, сдернула платье, обнажив до пояса. Чертовы ленточки немедленно взметнулись ещё выше, словно только этого и ждали. Заплясали вокруг мельтешащим облаком.
Гладкие, шелковые прикосновения к бедрам и груди напоминали торопливые поцелуи.
— Я тебе неприятен, Наташа? — Спросил вдруг Скевос. — Физически, настолько сильно, что ты даже прикасаться ко мне не желаешь?
Я чуть вскинула голову — для этого пришлось прогнуться, потому что кончик пряди по-прежнему оставался намотан на палец Скевоса. Посмотрела на него сверху — пусть и не намного, но все же сверху.
Призналась:
— Нет. Сложись все иначе, я бы даже в тебя влюбилась. Звездный капитан, на своем собственном корабле, несущий смерть и наслаждение одним-единственным своим прикосновением…
Скевос фыркнул.
— Никогда не поймешь, насколько смешно звучат твои слова, пока не услышишь, как их цитируют другие… И, Наташа? Так что же мешает влюбиться?
— Привкус рабства и твоя скорость. — Сообщила я. — И твое сходство в некоторые моменты с Ворисоном. Встань, ляг, делай, как я сказал…
— Я не могу не походить на него в некоторые моменты. — Пробормотал он. — Хотя бы изредка. Я мужчина, как и он.
— Я это уже заметила.
Скевос ревниво бросил:
— Со мной ты этого не заметила, а почувствовала. Всей той частью, что делает тебя женщиной. Тебе было хорошо со мной, Наташа. И ты это знаешь, и я. И что хуже всего для тебя, это знает твое тело.
Он снова потянул за прядь, пригибая мою голову к своей груди. Пробормотал со вздохом:
— Хорошо. Я буду ждать, пока ты не привыкнешь к моим скоростям. А пока буду брать сам. Все, что могу. Прости, но я так привык.
И двинулся, переворачиваясь, подгребая меня под себя. Раздвинул коленом мне ноги, сказал, устраиваясь между ними:
— Знаешь, в этом положении ты тоже великолепна.
Красные отсветы звездного пламени зло сверкали на его плечах, бежали по рукам. Заливали кровью щеки и виски.
И распухшее мужское достоинство уже упиралось мне между ног, давило жестко, чувствительно. Самое ужасное, что почти болезненное ощущение вызывало желание не отодвинуться — а потянуться ему навстречу. Спина зачем-то прогнулась…
— И раз уж ты заговорила о моих скоростях — сейчас я не буду ждать. Полетели, Наташа.
Первое его движение было все-таки осторожным, но уже второй рывок заставил ойкнуть. Кабина вокруг поплыла, качаясь, в
