— Борис! — внезапно для себя, громко окликнула принцесса Вероника — стойте!
Она сама испугалась этих внезапных, словно непроизвольно слетевших с ее губ слов, и тут же устыдилась их. Она была в ярости от всего произошедшего, ей хотелось плакать, ее сердце разрывалось от досады, непонимания происходящего и горькой обиды. На поводьях, седле и черной и густой, как волосы очень красивой женщины, гриве коня остались липкие следы крови Борис Дорса, что испачкали ей ладони, когда она взялась за них. Глаза принцессы яростно сверкнули.
— Найди его! — властно приказала она коню. Тот повернул и твердо зашагал в темноту. Через некоторое время впереди, в свете багрового глаза, показалась тяжело бредущая по полю фигура. Борис Дорс не обернулся, даже когда герцогиня вплотную приблизилась к нему, повела коня рядом с ним.
— Зачем это все? — только и спросила принцесса.
— Да не знаю я! — тяжелым от слабости, резким голосом, не поднимая глаз, с досадой огрызнулся, бросил ей Борис Дорс. Ему было тяжело идти по мокрой высокой траве. Он устал и был истощен тяжелыми переживаниями и раной на груди — сэр Роместальдус не говорил зачем! Просто приказал сделать так и все. Может он хотел представить вас как законную наследницу Гирты. Полагал, что в Столице вас смогут обучить всему что нужно, и вы сможете сместить Вильмонта, Августа, Марию и остальных… Но теперь он мертв, а вы стали марионеткой, заложницей в руках Прицци, и теперь вы одна из них. Они разрежут вам руки, нарисуют на спине знак Лунного Дракона. Вы станете ручной принцессой, фрейлиной в свите рогатой змеи. Думаете, Август просто так позволил вам убить Круми? Круми был их с Марией клевретом, а потом он им надоел, они поссорились и выгнали его вон из Гирты, а потом поймали в лесу и убили для развлечения. Точно также как они отправили на убой своего сына Андреса и тогда, на войне, обоих Ринья… Круми был дряхлым, использованным и никчемным стариком, а у него остался сын и он жив, и у всех на виду, все знают, но никто не скажет ни слова, все будут молчать, писать «неустановленные лица» как про Элеонору, как про дочерей Этны… Что изменилось? Жив Тсурба, живы Гамотти, живы Тальпасто, живы Прицци. Это ведь с их молчаливого согласия тогда, полтора десятка лет назад, творился беспредел, с их разрешения продавали Гирту Альтаиру Парталле! С их согласия гнали наших детей, братьев и отцов на войну! Это их дети убивали нас, грабили и жгли в годы Смуты для наживы и развлечения. И они все по-прежнему у власти. Сменились только пешки, короли остались победителями, и теперь вы заодно с ними. А я проиграл… Как всегда. Оставьте меня, езжайте домой. Скажите Августу, где меня найти, расскажите ему, что да, это я убил его сына и их дружка Дихта. Я едва не зарубил его дочь, я сжег дом Сигни Этны и старшего Загатту. Верните ему коня, или оставьте себе… И да, я один. Всегда один, и у меня нет сообщников. Модест тут непричем, он просто собутыльник.
Некоторое время принцесса ехала молча, ведя коня параллельно маркизу.
— Борис — наконец решившись заговорить снова, направила коня ему наперерез — садитесь в седло. Езжайте. Это ваш конь. Вы свободны. Вот вам мой приговор герцогини.
— Нет — покачал головой маркиз, непроизвольно хватаясь рукой за упряжь коня и без сил повисая на ней — Гирта мой дом. За дом надо сражаться, защищать его ценой жизни, иначе грош цена такому дому и его насельникам. Я родился здесь, и я буду лежать в этой земле. И да я проиграл, никому не помог, ничего не сделал… Да я плохой защитник, да, мне всегда страшно, мне горько… но на чужбине наедине с собой, трусом и предателем, еще горше и страшней. Я там был и вернулся, и теперь я останусь здесь. Как не уедете и вы, предложи я вам побег… На чужбине родины не ищут и мне некуда идти. Надо что-то делать, но я уже не могу, я отчаялся, я устал, я потерял веру. Всю свою жизнь я только проигрывал, всю жизнь терял деньги, друзей и близких, всю жизнь делал что-то, что считал нужным и ценным, но ничего не выходило, ничего не получалось, все сделанное обращалось либо никому не нужной ерундой, либо очередной мерзостью. Всю жизнь я встречал только осуждение, презрение, обман и насмешки. И ни одного чуда, ни одного доброго знамения, что выходило бы за пределы статистики, ни одного серьезного подтверждения, что я на верном пути. Что справедливому и всемогущему Господу Богу не все равно, что ему нужны добрые дела и служение, а не только тихая благодарственная за все молитва за запертыми дверьми. Ничего из того, что бы вдохновило меня, поддержало, исцелило мою душу, хоть немного укрепило мою веру. Господь Бог равнодушен к моим молитвам и попыткам хоть что-то изменить, потому что в его глазах, как говорят все священники, у которых я спрашивал совета, я, скорее всего, лишь наивный мальчишка, дрянной, попросту не заслуживающий Его внимания грешник, увлеченный игрой в служение, геройства и рыцарей и моя жертва, мой меч, моя жизнь никому, ни Ему, ни людям, ни церкви, попросту не нужны…
Не дослушав его, принцесса Вероника стремительно и ловко соскочила с коня и вручила маркизу поводья. На секунду их пальцы соприкоснулись. Герцогиня вздрогнула и, внезапно схватив маркиза за сгорбленные плечи, обняла его, вцепилась в волосы пальцами изо всех сил, прижала его голову к себе.
— Милый Борис! — воскликнула она горестно и вдохновенно. Слезы хлынули из ее глаз — это я! Я буду этим чудом, раз Господь Бог глух к вашим страданиям и молитвам, я буду вашим ангелом-хранителем! Только не сдавайтесь, не оставляйте мнея! Вы нужны мне как друг, как муж, как защитник. Я знаю о чем вы говорите! Вы отважный и смелый, в ваших руках я была счастлива, я все думала, не знала, почему вы были мне так близки, почему из всех мужчин Гирты именно вы…
