Чуть позже заглянули барон Марк Тинвег с женой. Барон был при мече, своем пистолете и в легком доспехе. На его напряженном лице читалась злая досада, как будто у него сорвалось какое-то очень важное и ответственное дело, но он все же поздравил нареченных, кивнул Борису Дорсу, с формальным поклоном поцеловал руку принцессе Веронике. Баронесса Тинвег обнялась с падчерицей как с сестрой, улыбнулась, пожелала увидеть ее комнаты, как они живут с мужем во дворце, и, спросив разрешения у герцогини, увлекла ее прочь из библиотеки. Зашел капитан Галько. Облаченный в нарядную парадную мантию и бригандину, при украшенной серебром портупее и мече, он принес депешу из штаба для майора Вритте. Когда предложили угощение, не отказался, присоединился к чаепитию. По его окончанию ушел вместе с майором и бароном Тинвегом.
Посидев еще немного, пожелав хорошего вечера, вскоре покинули библиотеку и Август и Мария Прицци. Устав, выключили музыку, постепенно разошлись по комнатам отдыхать и самые стойкие из гостей. Тех же, кто остался, по просьбе принцессы, отправила восвояси рыжая Лиза. Нареченные остались в библиотеке одни.
За окнами стало уже совсем темно. Пришли фрейлины, прибрались на столах и в комнате, убрали бутылки и пепельницы. Принесли поднос с горячими бутербродами, кофе и печеньем.
В зале было накурено. Пахло одеколоном, нечищеными трубками и пролитым на ковер спиртным. Когда все ушли, принцесса Вероника приглушила свет так, что в библиотеке стало как-то по-особенному сумрачно и тихо. За окнами стояло темное, едва подсвеченное фонарями на улицах города небо. Из коридоров и с нижних этажей через толстые, звукоизолированные стены и ковры не пробивалось ни голосов, ни шагов. Только за окнами, в городе, внизу, мерно и умиротворяюще-медленно, били колокола, возвещали об идущей в храмах вечерней литургии.
На двери тихо щелкнул автоматический замок. Принцесса Вероника подошла к окну и, сжав кулак, рывком сорвала с себя накидку, которую ей подарили Прицци. Отшвырнула ее прочь от себя на спинку кресла. Подошла к столу, схватила почку папирос, оставленную рыжей Лизой, с силой закусила одну, закурила. Яростно затрясла спичкой, чтобы погасить, тяжело выдохнула дым.
— Борис, вы тоже можете идти! — обхватив правый локоть ладонью левой руки, ссутулившись, заявила она, глядя бешеными глазами на маркиза, что все также сидел в своем кресле. Тот поднялся, молча подошел к ней, взял под локоть, подвел к окну. Герцогиня легко, без всякой его помощи, запрыгнула на подоконник, села свесив ноги, отвернувшись от маркиза, уставилась в пасмурное ночное небо.
— Принесите мне рубашку, мою клетчатую — приказала она. Борис Дорс сходил в спальню и принес длинную фланелевую рубашку столичного фасона, которую принцесса накинула на плечи поверх своей хлопковой нижней рубахи, вместо снятой мантии, которую она тоже бросила к накидке.
С минуту оба молчали, угрюмо смотрели на темные крыши, огни окон и подсвеченные понизу яркими электрическими фонарями стены домов на центральных улицах и проспектах Гирты.
— Ненавижу Августа и Марию! И вас тоже Борис вместе с ними! От вас несет их одеколоном. Как от всей этой вашей вонючей Гирты! — внезапно обернувшись к нареченному, с вызовом глядя ему в глаза, вскинула голову, с хрустом сжала зубы, заявила принцесса Вероника. Она могла бы заплакать, но холодная, яростная ненависть была сильнее обиды. Борис Дорс коротко кивнул, взял ее за ладонь, пожал ее в знак поддержки.
— Они обидели вас? — начиная сердиться на то, что она опять ему ничего не говорит, крепко сжал ее руку, уставился ей в глаза, спросил маркиз — убили ваших близких? Сожгли их в доме? Закололи как скот для развлечения?
От этих непривычных слов ответной агрессии, принцесса устыдилась своего надменного поведения.
— Нет — тихо ответила она, отвернувшись от маркиза, поджала локти, скрестила руки на груди. По всему было видно, как ее тяготит та страшная, унизительная тайна, какая неизгладимым шрамом навсегда ложится на сердце, после неисправимой, проявленной в самый ответственный момент слабости, позволив которую, сам уже никогда не сможешь себя простить.
Маркиз ждал.
— Он предложил мне сыграть в шахматы… — наконец, не выдержав, произнесла принцесса — я ненавижу его… я ненавижу себя! Это как… Я не рассказывала даже на исповеди…
Она подняла на маркиза полные мольбы и отчаяния глаза. Тот нахмурился, положил ладонь на эфес.
— Шахматы? — в его голосе проскользнули угроза и отвращение.
— Да, Борис, в шахматы. Дайте мне мой меч — попросила принцесса, решившись. Ледяные, отстраненные нотки презрения проскользнули в ее голосе, как будто она снова видела себя со стороны, и так ей было проще говорить. От ее усталости не осталось и следа. На ее лице было снова то тревожное, исступленное выражение, с которым она разговаривала с маркизом, когда никто не было рядом и они оставались наедине.
Борис Дорс нашел и принес ее черные лакированные ножны с изогнутым мечом, дал ей в руки. Принцесса Вероника положила их себе на колени, ухватилась за них, наверное, только для того, чтобы во время рассказа не держаться за маркиза.
— Это случилось полгода назад… Я тогда только приехала в Гирту. Первые два дня я провела здесь, во дворце, потом был тот самый прием, где мы с вами увиделись. С салютом, с танцами, с парадом, с почетным караулом, с прекрасными дамами и галантными рыцарями… А потом Август и Мария пригласили меня к себе. Они приезжали навестить меня в Столицу, гостили у нас… Я постоянно видела их, такими добрыми, благочестивыми и приветливыми… Я была тогда наивной восторженной девчонкой, которой все казалось детской игрой, такой же напыщенной безмозглой дурой, как Элла. Я видела рыцарей, латы, лошадей, знамена и не знала, что здесь убивают по-настоящему, что здесь все совсем не так как в Столице… Не понимала чего может стоить даже одно неаккуратно брошенное слово, или какое-нибудь совершенное сдуру действие. Я даже и думать не могла, что все эти рассказы, намеки с улыбками о казнях, о расправах, что все это на самом деле, что это совсем не шутки и не страшилки. В тот день у Августа был маленький банкет, как он всегда устраивает для своих соратников и старшин. За столом на террасе собрались его близкие друзья с женами, Мария и Эмилия с Кристофом, Вольфганг с Викторией, Марк с Астрой, Вальтер с Региной. Акселя и Лизу не пустили. Они проводили меня до ворот и поехали обратно во дворец. Я осталась
