Один раз я будто бы очнулся: голова моя оказалась в полном порядке и в теле ощущалась невиданная прежде лёгкость. Я подошел к окну и раскрыл ставни, сразу же почувствовав на своём лице приятное дуновение зимнего ветра, но вместо привычного пейзажа увидел только бескрайнюю мертвую пустошь, уходящую до самого горизонта. Мертвая трава и редкие, изломанные и обугленные деревца — вот и всё, что можно было здесь найти. И над всем этим мертвым миром повисло такое же холодное безжизненное солнце. Я смотрел на него, и не мог отвести взгляд, оно будто приковало меня к себе, затягивая внутрь своего белёсого свечения. Когда же свет этот погас, я увидел руины города, распростершиеся теперь на месте пустошей. Всюду был видел отпечаток огня, по всей видимости, и уничтоживший этот город, и только тихое завывание ветра временами нарушало глухую тишину, царившую здесь. Какая-то ужасная тень накрыла собой эти одинокие развалины, но сколько я ни вглядывался в нее, различить в этой тени какой бы то ни было силуэт оказалось невозможным: слишком уж темной и необъятной казалась она. Единственное, что мне удалось запечатлеть в своей памяти, прежде чем тень эта ринулась с небес на землю, прежде чем она поглотила меня — это два рваных крыла, напоминающих птичьи, которые обернули меня целиком, погружая во тьму.
***
— Да он, кажись, еще живой. Что ж вы делаете, изверги?
Голос этот, визгливый и неприятный, принадлежал как будто бы какой-то рыночной торговке рыбой, и доносился до меня словно из-под воды. Я ощущал холод, от которого стучали зубы и немели конечности, и который овладел моим телом целиком и полностью. А еще — капли дождя, вернее даже, противной мороси, доносящейся до меня с порывами холодного ветра.
— Сказали закопать, значит, закопаем, — отвечал второй голос, на этот раз мужской, — а ты иди отседова, пока не пришиб.
— Да разве ж это по-людски, живых-то людей закапывать? Как ж он после этого дорогу в Чертоги найдёт? Вы б хоть о душе его подумали!
— Антартес уж своих узнает, мать. Тебе-то чего до него? Иди других покойников обирай, а этого патрон Алким велел в сторонке прикопать, на случай, если он заразный какой.
— Так он же живой, демоны!
— Да чего ты от меня хочешь?! Сейчас лопатой ему по башке дам, и перестанет живым быть.
Я с трудом сумел разлепить глаза и едва смог сфокусировать взгляд на людях, чья перепалка, по видимому, и привела меня в чувство. Мужчин было двое: один, который говорил, маленького роста, лысый и щербатый, второй — высокий, темноволосый и угрюмый, в руках у него дырявая лопата и такой же дырявый мешок, в который запросто можно засунуть человека. Или, человеческое тело. Женщина же, обряженная в какое-то разноцветное тряпьё, выглядела эдакой провинциальной нищенкой, а за спиной ее переминались с ноги на ногу двое подростков неопределенного полу, поскольку одежда их и волосы пребывали в немыслимом беспорядке.
Осознание того, что в данный момент меня собираются либо убить и закопать, либо закопать и убить, внезапно придало мне сил. Слабость и онемение, ещё минуту назад не позволявшие мне двинуть даже рукой, немного прошли, а под действием накатившего на меня страха, я даже смог приподняться, оперевшись на локоть.
— А ну, бей его, Тихон! — обернувшись ко мне, в каком-то странном испуге закричал меньший из этой парочки.
Лопата просвистела в считанных дюймах от моего лица, и то, лишь потому, что я откинулся назад, лишившись последних сил. Следующий удар должен был, по всей видимости, добить меня, но нападавший бил неумело, и потому я отделался лишь синяком на пол-лица, зато мне удалось перехватить инструмент и не дать ему ударить еще раз. От боли в голове у меня будто всё взорвалось, но жажда жизни заставила тело действовать на одних лишь инстинктах, и потому я как клещ повис на щербатой, как и ее обладатель, лопате, изо всех сил пытаясь подняться и дать отпор обидчикам.
Перед глазами у меня плавали разноцветные круги, но в руках отчего-то вдруг появилась недюжинная сила. Воля к жизни всегда в людях бывает сильнее физической немощи, и потому в подобные моменты, когда даже не осознаешь всей опасности ситуации, когда разум затуманивается настолько, что становишься похож на загнанную в угол котом мышь, немощь эта будто бы чудесным образом отступает. Я был слаб и болен, но каким-то образом в тот день мне вновь удалось отстоять своё право на жизнь. Вернее, по большей части это было заслугой самой кладбищенской воришки и ее отпрысков, которые отчего-то решили за меня заступиться, и именно их стараниями удалось избежать смертоубийства. Затем меня снова настигла темнота.
***
Провинциальные городки, всё равно остающиеся провинциальными даже не смотря на близость Стафероса и стремительно развивающуюся инфраструктуру центральной империи, всегда были мне настолько гадки, что никогда не возникало у меня желания задерживаться в них хотя бы даже на один день. Глиняные хибары бурого цвета, маленький форум, заселённый торговцами овощами и рыбой из местной речушки, аляповатый трехэтажный дом префекта, в котором помещалась вся администрация города и пара каких-то лавок. Гордость всего городка — приземистый и непомерно длинный лупанарий, вмещавший в себя заодно и самое крупное питейное заведение — вот типичный облик любого из таких городков. Хорошо, если была вымощена хотя бы центральная улица, в противном же случае всё вокруг утопало в грязи, не говоря уже ни о каких канализациях или водопроводах. «Империя — это Клемнос, империя — это
