Исходя из всего мною написанного, хоть и всё оно выражено несколько сумбурно и несколько не по существу, можно сказать, что дела сейчас обстоят очень и очень плохо. Если мы проиграем, орден окончательно растратит своё предназначение и обратится в ересь, а сепарация Церкви вдвойне ускорит этот процесс. Мы обязательно проиграем, если только не удастся покончить с Великим магистром и демоном, что ему прислуживает. Мои люди должны будут прибыть в Стаферос в ближайшее время. Они сами выйдут с тобой на связь, и действовать придется уже по ситуации. От тебя сейчас требуется лишь одно: содействовать заинтересованности дома Кемман в оказании всевозможной поддержки нашего дела. У нас появятся аргументы только в том случае, если удастся устранить этого злосчастного еретика, что называет себя магистром ордена, и подвести всё нужно именно к этому, поскольку, я совершенно уверен, не имея подходящих перспектив, Кемман Старший примет меры для полного устранения своей семьи от каких бы то ни было дел, связанных с орденом. Наша с ним переписка в последнее время находится на самой грани, и лишь от успеха одного единственного дела зависит, будет ли у нас шанс победить в нашей нелегкой борьбе с ересью за праведное дело или же нет.
Запомни: главная твоя цель — любыми силами и средствами устранить Великого магистра. Не станет его, не станет и нашей главной проблемы. Этим мы выиграем не только достаточно времени для дальнейших действий, но и получим шанс одержать верх в этой войне.
***
Признаться честно, я долго искал хотя бы толику разумности в своих действиях, которые иначе как помешательством назвать нельзя. У Августина, сделавшегося самым первым среди бунтовщиков, в руках остался лишь капитул Альбайед, тогда как остальные остались под законной властью ордена, и силы его уже были на исходе. Последний капитул, последний «оплот истинной веры», последний «защитник истинного предназначения». Как романтизирован этот образ Последнего, как много в нём благородства и души, как влечёт он к себе своей натурой. Августин был абсолютно уверен в том, что я останусь на его стороне, несмотря ни на что, наверное, отчасти именно из-за этого. Выступить на стороне Августина и победить злодея, укрывшегося в своей твердыне — вот идеальная возможность получить лавры победителя. Больший куш можно выиграть поставив на того, на кого больше никто ставить не будет, и в тот момент подобная логика казалась мне идеальной, несмотря на все риски. Объективно можно было сказать, что консерваторы проигрались в пух и прах, и что Великий магистр Калокир в скором времени войдет в историю как реформатор и рационалист, отдавший Церкви право заниматься воспитанием человеческих умов. С моей же субъективной точки зрения, правда стояла за тем самым образом «последнего», который изо всех сил борется с могущественным врагом, в образе которого — старый и глупый подлец, делающий зло ради зла. Дом Кемман же, как мне казалось, и, в принципе, как и было на самом деле, занял нейтральную позицию, выжидая лишь момента слабости одной из противоборствующих сторон. Подобные интересы возникли не только у моей семьи, но на тот момент я попросту не мог заметить других игроков на всей огромной доске, поскольку с крошечного роста собственной фигуры увидеть всё поле боя целиком попросту не представлялось возможным.
Упоминание некой сущности, что стоит за спиной магистра, причастной ко всем убийствам, настолько взбудоражило моё воображение и настолько пришлось впору ко всем моим потаённым догадкам, что я не смог удержаться от того, чтобы написать письмо Альвину. Друг мой, вероятно, даже не догадывался обо всех моих похождениях, поскольку Августин строго-настрого запретил мне вести переписку с кем бы то ни было. Однако теперь, когда речь зашла о тех самых убийствах, расследованием которых мы с Альвином и Домнином по-мальчишески занялись, и которые так долго обсуждали, пуская в ход всё свое воображение, я уже не мог молчать. К чему были все эти схемы заклинаний, оставленные возле тел жертв, если убийца — едва ли не демон, способный, наверное уж, разорвать человека пополам одним лишь ударом своей чудовищной лапы, и который наверняка далёк от всех этих точных наук, в которые погружен сам Альвин. Голова у меня шла кругом, и я пребывал в каком-то странном состоянии, поскольку не знал, чем вообще заняться дальше, и в каком деле испытать себя вначале. Люди Августина, как сообщалось в письме, должны были найти меня сами, но я понятия не имел, чем смогу им помочь, поскольку, надо говорить об этом совершенно правдиво, не мог принести никакой пользы в деле убийства магистра и уж тем более, некоего демона, что действует с ним сообща. Я неплохо владел мечом, но не более того. Я знал как устроен главный капитул Стафероса, знал, где находятся покои магистра, но не более того. Мне всё время казалось, что я делаю слишком мало, что от меня не зависит абсолютно ничего, и мысли эти угнетали меня невероятно, временами лишая покоя. Мне хотелось, а вернее даже требовалось поговорить хоть с кем-нибудь, и потому решение написать Альвину показалось на тот момент единственно верным. Я хотел было по привычке предложить «Цветущую Эвридику», но вовремя опомнился: те конспирологические игры, в которые я оказался вовлечен, по моему разумению, не позволяли такого легкомыслия: место слишком видное, учитывая, в особенности тот факт, что святые братья сами не гнушались посещать такого рода заведения. Немного подумав, я выбрал знакомую мне мимоходом питейную в купеческом квартале, а затем подумал еще немного и понял, что последние пару лет мы только и встречаемся в подобных заведениях, отчего-то сильно прельщавших Альвина, который с каждым разом проявляется всё большее пристрастие к вину. Впрочем, не на скачки же нам идти: предстоял долгий и обстоятельный разговор, который по понятным причинам не мог бы состояться ни в университетской комнатушке Альвина ни тем более у меня дома.
Я не
