— Затем, чтобы все подозрения упали на какого-нибудь инженера? — не слишком уверенно предположил я.
— Но это слишком очевидно! Или ты думаешь, будто все убийства — дело рук демона безумия? Я долгое время пытался понять, что связывало между собой всех жертв, но так ни к чему и не пришел: они никак не были связаны с орденом, по крайней мере, открыто, у них не было ничего общего. И если тот, кто устроил бойню в Клемносе и тот, кто убил всех остальных — одно и то же лицо, мне начинает казаться, что действовал он в данном случае по собственному усмотрению, а не с приказа магистра.
— Подожди. Если подкладывать расчеты — слишком очевидно, то кто же, по-твоему, убийца? Демон или один из инженеров? Что-то я совершенно перестал тебя понимать.
Но Альвин, кажется, и сам запутался в своих рассуждениях, что, в общем-то, было свойственно его уму. Он частенько высказывал какой-нибудь тезис, который спустя несколько минут сам же опровергал, поскольку мысли его развивались временами невероятно быстро.
— По твоим словам, собравшихся сторонников Иеремия также разорвало на куски.
— Я этого не видел, только слышал.
— Но, предположим, что это было именно так. Значит, почерк один и тот же, но вот проверить, было ли это сделано по той же схеме, проверить невозможно. Сотворить подобное с одним человеком — очень сложно, с группой людей — почти невозможно. Но с другой стороны можно убрать поправку на изменяющееся местоположение и время… Но ведь можно было сделать то же самое и со всеми остальными.
Взгляд Альвина, до той поры блуждающий из стороны в сторону, замер и остекленел.
— Я ничего не понимаю, решительно ничего, — наконец заключил он.
— Я тоже.
С сожалением посмотрев на оставшиеся нетронутыми блюда с рыбой и закусками, я решительно отодвинулся от стола.
— Всё время, пока тебя не было, я пытался понять, что к чему. Сосчитать невозможно, сколько денег потратил на то, чтобы разузнать всё о жертвах этого демона, уж не знаю как его теперь именовать. И ничего, совершенно ничего. До меня давным-давно должны были дойти достоверные данные о том, что случилось в Клемносе, но опять ничего, лишь слухи, не более. Убийство такого человека как Иеремий должно было всколыхнуть всю империю, а не пройти так незамеченно. Ни расследований, ни судов, ничего.
— Не может быть. Там же были десятки высокопоставленных братьев, представители почти всех капитулов империи.
— Об их убийстве должен говорить весь Стаферос. Но раз этого не произошло, значит, здесь не всё так просто.
Мы посидели еще какое-то время в полном молчании. Каждый думал об одном и том же и в то же время совершенно о разном, поскольку течение наших мыслей всегда сильно отличалось друг от друга. Альвин думал быстро и без оглядки, как опытный зеленщик, выискивая среди гнилых плодов неиспорченные, чтобы из них отобрать лучшие и наконец выбрать один идеальный, чтобы преподнести его любимому покупателю. Он всегда продумывал каждую мелочь, чем бы ни занимался, дотошно подходил к любому делу, и оттого в жизни его почти не было место случайностям. Я же всегда полагался исключительно на интуицию и случайность, и любые решения принимал, лишь чувствуя, которое из них мне больше по душе. Я плыл по течению, распластавшись на спине, в то время как Альвин правил быстроходной галерой, позволявшей ему направляться в любом из возможных направлений. Но в этом деле мы запутались оба, и даже особый подход друга не помог ему приблизиться к разгадке ни на шаг, заставляя его бесконечно ходить по кругу собственных размышлений.
Следующие пару часов Альвин структурировал все свои изыскания, хотя со стороны это больше походило на монолог, призванный лишь выразить его мысли, и тем самым разрешиться от их бремени. Жертв оказалось девять, как и предполагалось, это было проверено и перепроверено еще раз. Альвин уже высказывал свою графическую теорию убийств, согласно которой якобы на карте они образуют крест на Стаферосе. Сейчас же к кресту добавилось еще несколько фигур, таких как круги, квадраты, нечто похожее на песочные часы, какие-то оккультные символы и вообще демон знает что. Альвин умудрился перебрать все возможные комбинации, но так ни к чему не пришел.
Во вторую очередь, оставив теоретический подход, Альвин стал узнавать о жертвах загадочного «демона» всё, что только возможно, но и здесь его ждал полный провал. Никакой систематизации, все девять убитых не поддавались ни половой, ни религиозной, ни моральной, ни материальной классификации. Люди совершенно разных социальных классов, разного достатка и разных взглядов, общего между которыми лишь то, что все они — человеческие существа. Альвин, не смотря на это, всё-таки построил парочку безумных теорий, но сам же в них вскоре разочаровался.
— Девять — число Чертогов, девять архангелов Антартеса, я уже не говорю о нумерологии и прочей мистике, — перечислял как бы сам для себя Альвин.
— Девять грехов, — предположил я.
— Их ведь всего семь.
— Изначально вообще шестнадцать было. Как-то мне довелось читать старые священные тексты…
— И ты молчал всё это время?
Альвин выглядел как громом пораженный, и от растерянности я даже не нашелся, что ответить.
— Официальная доктрина Церкви отменила два греха, признав каноном лишь семь из них, за которые души грешников развоплощаются и исчезают навсегда, так и не достигнув Чертогов. Было это, кажется, в четыреста сорок первом году Третей Империи, почти перед самым ее падением.
— Но откуда ты знаешь? Я никогда не слышал ни о чем подобном.
— Я как-то не придавал данному знанию особого значения, — пожав плечами, я отвел взгляд от загоревшихся лихорадочным огнем глаз Альвина, — таких изменений целое море, и они не являются секретными. До секретных бы, впрочем, меня никто не допустил.
— Что это за грехи?
— Безразличие и… предательство, кажется.
Изучению так называемой реформации веры я уделил в своей жизни буквально пару дней, потому как дело это казалось мне крайне скучным и малозначительным. Послушники изучали и Книгу и её видоизменения всю жизнь, мне же это казалось пустым времяпрепровождением, поскольку, в отличие от того же Цикуты, в Антартеса, описанного Каноном, мне верилось с трудом, и в этом плане я целиком и полностью разделял мировоззрение Альвина. Всего каких-то пятнадцать-двадцать лет назад, по словам многих из тех, кого я знал и кому мог доверять, Феникс еще являл себя миру, но вот единого мнения касательно того, как он это
