А Эльза поняла, что совсем не знает человека, чьей женой поклялась быть.
Ради нее он, благородный лаэрд, стал жить очень скромно, обходясь лишь пожилой парой неболтливых слуг. Их небольшой дом на побережье стоял в отдалении от соседей, и какой-либо обмен визитами даже не предполагался. Его блестящая карьера в парламенте окончилась, а на смену пришла скучная бумажная работа юридического консультанта, который брал у клиентов дела через курьера и так же их отправлял. В ближайшем городе, в конторе под чужим именем сидел его представитель.
Эльза могла расслабиться — даже если кто-то захочет, их никто не найдет.
В первую брачную ночь муж подвел Эльзу к порогу ее спальни, нежно поцеловал в лоб и пожелал добрых снов.
— Разве вы не?.. — она растерялась и замолчала, обругав себя дурой.
Разве не этот момент вселял в нее ужас всю дорогу сюда? Разве не очередное насилие она готовилась вытерпеть с той же аристократической улыбкой, с какой носила клеймо "девочки, у которой брат"? Заплатить цену за побег, как она твердила себе в поездке. Так зачем она сама напрашивалась на нежеланное соитие? Ее муж, видимо, прочел эти мысли, красноречиво написанные на ее лице.
— Во-первых, говори мне "ты", раз уж мы женаты, — погладил он ее по плечу, не вкладывая в жест ни капли вожделения. Уж о вожделении Эльза знала теперь предостаточно. — Во-вторых, я старше тебя на много лет. Ты не захочешь мое тело, а я не насилую женщин. Ни молоденьких, ни зрелых.
Он улыбнулся ей, как бы извиняясь, и пошел в свою спальню, расположенную в дальнем конце коридора, а Эльза посмотрела в его обтянутую бархатным жилетом спину и прошептала:
— Я вообще больше никого не захочу.
Так у них и повелось: он не поднимая головы работал в кабинете, сидя спиной к залитому солнцем окну, которое штурмовал морской ветер, а она бесцельно бродила по пляжу, где было так хорошо наедине со стихией поплакать и покричать, сидела в саду, качая ногой и уткнувшись в книгу, чтобы не прочесть в ней ни строчки, помогала по хозяйству служанке, если наваливалось много дел. Ужин в маленькой гостиной, совместный путь до спальни, обязательный поцелуй в лоб. "Ты не захочешь мое тело". "Я вообще никого не хочу".
Он не был красивым, ее муж. По крайней мере, далеко не так хорош собой, как ее отец — Виттор с его статной фигурой и благородным профилем не уступал шедевру искусного мастера. Эльза еще помнила, как смеялась над своим родителем Северина, называя того то тюфяком, то рохлей, то книжным червем. Но когда она сама со стуком входила в кабинет, чтобы пригласить мужа к обеду, и смотрела на его склоненную над бумагами голову с редеющей шевелюрой, то видела только человека, способного на доброту. Способного на любовь. Способного на сострадание. Способного на жертву в ущерб своим интересам. Неспособного на подлость. Рохля? Для тех, кто измеряет мир другой системой ценностей — пожалуй, так. Сама Эльза отдала бы полжизни за то, чтобы таким рохлей стал ее собственный злой, жестокий, мстительный и жадный отец.
Они прожили всего месяц, когда за одним из ежевечерних ужинов супруг взял Эльзу за руку тем же самым жестом, каким держал, сидя у больничной постели. Ее сердце замерло от недобрых предчувствий.
— Ты беременна, девочка. Ты знаешь об этом? — сказал он.
— Что? — глаза и рот у Эльзы распахнулись. — Нет.
— Да, — кивнул ее муж. — У тебя просто нет опыта, чтобы это понять. А у меня — есть. Я уже был женат на женщине, которая забеременела.
Мысли разом закружились у нее в голове. Страх. Отчаяние. Изумление. Ненависть… радость? Нет, страх. Ребенок Алекса у нее в животе, вечное клеймо, вечное напоминание о том, что сделал Димитрий…
— Ты… — она еще училась говорить человеку, которого привыкла считать только отцом подруги, фамильярное "ты", — разведешься со мной теперь?
— Ну что ты, — он даже рассмеялся. — Я счастлив. Я буду отцом.
— Но… почему? — она хотела задать ему тысячу вопросов, но вместо этого потеряла дар речи.
— Потому что мне давно пора посмотреть правде в глаза: я не могу ни в кого влюбиться. Долгие годы у меня не получалось жениться на женщине и зачать новое дитя, потому что я уже люблю женщину, и от этой любимой женщины у меня уже есть желанное дитя.
— Вы до сих пор любите покойную супругу, — прошептала Эльза, от волнения позабыв, что надо "тыкать".
Благородный лаэрд задумчиво кивнул.
— Никто не может заменить мне Аннелику. А притворяться влюбленным я не хочу. Притворство и ложь вообще не по мне, знаешь ли. Вот с тобой мне легко, девочка, — он чуть сжал руку Эльзы, — мы с тобой оба можем не притворяться. Мы любим призраков, которых в нашей жизни больше нет, и не претендуем на сердца друг друга.
Эльза опустила глаза и произнесла почти беззвучно:
— Я больше никого не люблю.
Муж не стал ее исправлять, и Эльза продолжила твердить себе это, лежа в одинокой постели бессонной ночью и обдумывая очередной крутой поворот судьбы. Она никого не любит. Никаких призраков вокруг нее нет. Страшный человек больше не прячется в углу ее спальни. Алекс никогда не узнает, что навсегда клеймил ее напоследок.
Она думала, что ее супруг говорит об отцовстве номинальном: на бумаге ребенок получит его фамилию и право наследовать имущество пополам с первой дочерью. Неплохо, потому что от ее собственного фамильного наследства мало что осталось. Но муж принялся едва ли не на руках ее носить, то и дело прикладывал ухо, чтобы послушать биение у нее внутри, и ни одним словом, ни единым жестом не напоминал, что в ней растет ребенок от другого мужчины. Живот увеличивался, и вместе с тем возрастало их общее нетерпение и волнение перед встречей с младенцем.
Перед самыми родами у Эльзы обострилась нервозность. Она ощущала удушающую панику от мысли, что ее найдут, поэтому отказалась от докторов и родила на кровати в собственной спальне, цепляясь за руку квохчущей служанки и громко проклиная всех существующих богов.
Ее супруг, сияя от счастья, ходил вокруг постели со свертком на руках и целовал крохотное существо в покрытый слипшимися волосками лобик, и от этого зрелища у нее на глаза навернулись слезы.
— Почему? — спросила тогда Эльза и добавила, хоть и знала, что поступает жестоко: — Северина говорила, что ты ее не любил.
Муж тут же потемнел лицом.
— Я любил ее, девочка, — ответил он твердым
