Та при виде нежданной посетительницы тоненько вскрикнула, упала на спину, отползла к стене, выставив перед собой руки в защитном знаке. Глаза подернулись пленкой безумия, губы затряслись, рубаха съехала на одно плечо, обнажив застарелые и свежие рубцы от плети. Колени в синяках, босые ступни давно огрубели. Ирис постояла некоторое время, возвышаясь над ней в молчании и вслушиваясь в глухое бессвязное бормотание, затем со вздохом откинула капюшон, дернула полой плаща, огляделась — подходящей мебели тут не нашлось — и присела на край узкой деревянной кровати, покрытой лишь тряпочным одеялом.
— Погляди на себя, — тихо сказала она без всякой злобы. — Мы ровесницы, но ты — совсем старуха.
Ольга пялилась на Ирис выцветшими глазами и продолжала шевелить бескровными губами. И правда, старуха. В волосах седина, кожа отдает болезненной синевой, ногти на руках и ногах пожелтели. Сырость, затхлый воздух келий и скупое солнце дарданийских гор убивают ее постепенно, защитная магия в крови уже не справляется, не восстанавливает здоровье. Ирис вспомнилась другая волчица, сидящая в белом платье в саду и окруженная бабочками. Собственный сын желал ей смерти, а она не понимала этого. А Ирис — понимала. И спасла ее — а себя погубила.
— Знаешь, в чем-то я даже восхищаюсь тобой, — призналась она вслух. — Ты сделала то, что я так и не сумела. Ты разлюбила его.
Ольга замерла. Ужас в ее глазах никуда не делся, но бормотать она перестала и, казалось, начала прислушиваться к тому, что толковала ей ослепительно красивая женщина в дорогом плаще, которая никак не могла оказаться настоящей. Только не здесь, не в этом месте, куда давно не пускают посетителей.
— А ведь мы с тобой не такие уж и разные, — покачала головой Ирис, и ее длинные, темные и густые волосы шелковой пеленой заскользили по плечам. — Могу поклясться, что в детстве мы мечтали об одном и том же: о прекрасном принце, который появится и превратит нашу жизнь в сказку, о доме, полном детей, о супружеском счастье, о вечной любви. Простые мечты, которыми грезит каждая маленькая девочка.
Она невесело рассмеялась.
— А ты чувствовала то же, что и я? Как он ходит из моей постели в твою и обратно? Как ты занимаешься с ним любовью и думаешь о том, что на его коже остался след моих духов? Носишь его ребенка и знаешь, что точно так же он делал детей и со мной? Из себя вон лезешь, чтобы казаться идеальной, чтобы доказать ему, что пора остановиться, пора сделать окончательный выбор, что это ты — его женщина, а все остальные — ошибка. Постоянная ревность гложет изнутри, постоянные попытки сравнения, с кем ему лучше — с тобой или со мной? — Ирис наклонилась вперед, сверкая в полутьме глазами. — А его все устраивало, правда? Ему и так было хорошо.
Она вздернула подбородок и выпрямила спину, глядя сверху вниз на поверженную бывшую соперницу.
— Почему ты не уступила мне его сразу? Ведь он с самого начала был мой. С самого начала, когда тебя еще и на горизонте не было. Зачем ты держалась за него со всем своим волчьим упрямством? Придумывала себе свою сказку, даже когда она никак не складывалась. Ведь потом ты все равно его разлюбила. Все равно. Ты отказалась от него, он стал тебе не нужен. А мне он сердце разбил, попользовался мной и вышвырнул, как надоевшую игрушку, жизнь мне сломал, ноги об меня вытер… а я люблю его даже после этого. Даже теперь. — Взмахом руки Ирис вытерла влагу с ресниц. — Даже теперь, когда делить нам с тобой стало нечего.
Заметив, что Ольга по-прежнему не улавливает суть разговора, она опустила голову.
— Погляди на себя. Что с тобой разговаривать? Все равно что с деревом. А я ведь знаю, почему ты за него держалась. Потому что Виттор, конечно, никогда не был тем, о ком мы с тобой мечтали, но когда он хотел казаться хорошим… он умел быть лучшим из всех. Никто из мужчин не мог с ним сравниться, никто из женщин не мог устоять. Что это было? Божественный дар — "поцелуй бога"? Особый талант? Обманчивый образ, иллюзия, умелая игра, но… я ни с кем не чувствовала такого счастья, как с ним в те моменты, когда он хотел видеть меня счастливой. С тобой было так же?
— У-уходите, — слабым голосом пролепетала наконец Ольга, скорчившись на полу. — Я в-вас не з-знаю. У-уходите.
— Дура. Торжествуй, — в сердцах вскочила на ноги Ирис. От этого движения огонек свечи в тесной келье затрепетал, моргнул и едва не погас, на миг погрузив в темноту напуганную волчицу в рубахе послушницы и могущественную ведьму, нависшую над ней. — Для того чтобы уничтожить твоих детей, я и своего сына уничтожила. Убила своими собственными руками. А Виттор все равно от тебя не ушел…
— Сын… — во взгляде Ольги впервые за все время промелькнуло нечто, похожее на рассудок, — мой сынок… как он? Мой Кристоф…
— Да кому нужен твой Кристоф? — расхохоталась Ирис. — Сгинул давно твой мальчишка, и девчонка — тоже. Про старшего спросить не хочешь?
Волчица подняла голову и посмотрела на нее, приоткрыв рот. В следующую секунду ее лицо перекосилось от еще большего ужаса, чем в момент появления ведьмы.
— Нет… нет, — она истошно завизжала, принялась царапать себе плечи и раскачиваться. — Он — зло. Зло. Он — зло. Зло.
От резких, пронзительных воплей Ирис поморщилась. Ну как на эту сумасшедшую всерьез можно злиться? Она присела, обхватила тщедушное тело волчицы, гася усилием своих мышц ее судорожные дерганья. Провела рукой по сухим свалявшимся волосам. Ольга уткнулась ей в плечо, мелко содрогаясь в истеричном рыдании.
— Я вырастила чудовище. Я вырастила чудовище… — без конца шептали ее губы.
— Я тоже, — спокойно заметила Ирис. — Но я же от своего не отказалась. Дура ты дура, — она снова вздохнула, — он же лучший из твоих детей. Он же дар от Виттора унаследовал. Его божественный талант влюблять в себя и твое несгибаемое упрямство никому не уступать, с которыми даже я ничего сделать не смогла. И теперь он — мой. Только мой. И ничей больше. А ты осталась ни с чем.
Постепенно Ольга затихла в ее руках. Ирис провела ладонью,
