— И ничаво не глупая, — взвилась тут же она. — Рыба помог, за тебя заступился. Они тебя примут, вот увидишь.
— Да как примут? — проворчал он, отбирая у нее сумку, так как они очутились уже у самого выхода наружу, и наступила пора переодеваться. — Почему, например, я должен оскорблять богов?
— Чтобы доказать, что ты в них не веришь, — притихла вдруг Ласка. Она отошла и присела на выступ стены, сложив руки на коленях.
— А почему я должен перестать в них верить? — он, напротив, распалялся все больше и больше. Кошечкой, видите ли, она к Рыбе льнет. — Что они сделали мне плохого?
— А что хорошего? — она глянула на него без тени улыбки. — Вы, благородныя, слишком много значения своим богам придаете. Повезло вам — значит, светлый помог. Не повезло — темный подставил. А мне ежели повезет, так я знаю, что сама этого добилась. А ежели не повезет — значит, сама и виновата, что-то прошляпила.
Кристоф свернул свою "одежу", сунул ее обратно в Ласкину сумку, посмотрел на босые ступни, торчащие из штанин, и в сердцах сплюнул. Вот смеху-то будет в таком виде домой идти. Ладно, добраться можно и на таксокаре, но сначала его надо поймать, а потом еще от ворот до дверей дойти, не вызвав беспричинный гогот у привратника. Нет, подземный мир совсем не романтичный и не загадочный. Зубастый он, как голодная акула, и хитрый, как мать девицы на выданье. А самое главное — требовательный, как майстра Ирис на экзамене по изящной словесности. И теперь, когда все это перестало быть шуткой, Крис остался один на один с безжалостной реальностью, в которой подземный и надземный мир существовали параллельно, бок о бок, но никогда не пересекались.
— Хорошо, — вздохнул он, — ну вот скажи, ты бы от семьи отказалась?
Ласка насупилась и поковыряла носком туфельки землю.
— Ты же говорил, что у тебя дома все плохо.
— Да какая разница, плохо или хорошо? — вышел из себя он. — Я — лаэрд. Я — единственный наследник. С чего ты вообще взяла, что я от этого откажусь?
— Ну коне-е-ечно, — язвительно протянула она, — от золотых подух нет сил отказаться.
— Да не в подухах дело. Нельзя мне, понимаешь? Не мо-гу.
— А вот потому ты и не свободный, — вскочила на ноги Ласка, — потому что твои деньги тебя по рукам и ногам вяжут. Повесили тебе наследство, как камень на шею, и ты с ним никак выплыть не можешь. И вообще, чегой-то ты за всех тама отдуваешься? Детей наплодили, а наследник только ты. Что, самый лысый?
Риторический вопрос о волосяном покрове Кристофа повис в воздухе, и некоторое время они стояли, отвернувшись каждый в свою сторону и сложив руки на груди. Наконец, он пошевелился, сначала неохотно глянул через плечо на взъерошенную рыжую девчонку, вспомнил, как она грозилась отбить шары за него, виновато вздохнул.
— Я не для себя наследство должен получить, — заговорил примирительным тоном. — Для Дима. Отец его имени лишил и из дома выгнал. Даже если я от денег откажусь, ему они точно не достанутся, не вернет его отец обратно ни за какие коврижки, ты просто нашу семью плохо знаешь. А он старший, понимаешь? Это его деньги. Мне хватит только моей малой части, чтобы путешествовать или чем-нибудь интересным заниматься. И не хочу я сидеть в их дурацком парламенте, но без репутации, без уважаемого имени просто так брата в общество вернуть не смогу. У отца вот есть и репутация, и имя, он такое влияние имеет. А мне надо дотерпеть, понимаешь? Дождаться, пока главенство в семье перейдет ко мне, чтобы вернуть это все Димитрию. И Эль… с ней тоже надо что-то делать.
Ласка тоже повернулась, бровки цвета светлой меди все еще образовывали складку на переносице, но в глазах уже не было гнева.
— Какой ты у меня благородный… — вздохнула она с таким причитанием, будто сетовала на его скоропостижную кончину. — Вот же полюбила на свою голову…
Она подошла и хотела прижаться, но тут Крис опять некстати вспомнил, как Ласка подлизывалась к белобрысому.
— А Рыбу ты тоже так любила? — буркнул он.
— Да дался тебе этот Рыба несчастный, — уже совсем весело проворковала она и все-таки прильнула всем телом. — Заботился он обо мне, вот и все. Когда мамка померла, я совсем малая была, ничего не умела, сама на пропитание бы не заработала. Стали меня делить, кому достануся. И выходило, что достанусь попрошайкам. А работа у них — фу.
Она сморщила носик и помотала головой, будто учуяла что-то протухшее.
— Грязной, немытой ходить, с протянутой рукой сидеть — это не по мне. А Рыба, он же мамкиным последним мужкой был, когда она померла. Вот и взял меня к себе, у него девочки все чистенькие, хорошо одетые, потому что к богатому майстру ты на расстояние кармана не подбересся, ежели вонять будешь. Научил он меня всему, и хоромы мамкины помог отстоять, чтобы кто-то посильнее не занял. Хороший он, Рыба. Почти как ты.
— А тебя он тоже… ну как я? — говорить об этом было неприятно, Крис едва подбирал подходящие слова.
— Да ты что, — хлопнула его по руке Ласка. — Ты с маманей своей стал бы тискаться? То-то же, а Рыба для меня вместо папки. А про мужку я тебе наврала, когда думала, что ты гад педальный и козел. А так у меня только с одним парнем было, но он уже давно живет с другой. Второй ты у меня, понял? Вечно какой-то давалкой меня выставляешь. Ладно, посиди тут, я пробегусь, обувку тебе поищу какую.
Она сорвалась с места и убежала, в обычной своей манере напоминая рыжий вихрь, а Крис смог выдохнуть, не скрывая облегчения. Может, и не все свободные такие зубастые и хитрые? Рыба, вот, и впрямь хороший мужик.
Если что-то в жизни Ласка и любила больше своей работы, то это было кино. Она не могла позволить себе роскоши тратить выручку на пустые развлечения и никогда не бывала там прежде, но однажды Кристоф совершенно случайно перехватил ее жадный от любопытства взгляд, брошенный на уличную афишу, пригласил сходить — и с тех пор водил с удовольствием на каждую премьеру, а если таковых не ожидалось, то на один и тот же показ по три-четыре раза подряд.
Там, в темном, пропахшем сигарным дымом зале, ерзая на удобном диванчике или прижимаясь к плечу Криса, Ласка не скрывала эмоций. Она так искренне жалела попавших в беду героев, так сладко вздыхала на любовных сценах и так искренне радовалась, когда все заканчивалось хорошо, что у него язык не поворачивался открыть ей правду и
