– Почему бы мне не спуститься вниз, в его комнату, чтобы просто посидеть рядом с ним? – пробормотал Дэмьен. Он посмотрел на часы, стоявшие на каминной полке: стрелки показывали пять минут седьмого – следовательно, у него было около часа до того, как Джек впадет в забытье.
– Нет, я должен держаться от него подальше и помнить, что он опасен, что он не мой. – И Дэмьен судорожно зажал ладонью рот, подавляя рыдания.
Тут раздался негромкий стук в дверь.
Дэмьен торопливо вытер глаза и откашлялся.
– Кто там?
– Бабушка Редберд. Можно мне войти, Дэмьен?
Он удивился и, вскочив с кресла, бросился к двери. На пороге стояла миссис Редберд с корзинкой для пикника, висящей у нее на руке. Она смотрела на Дэмьена с такой знакомой, доброй улыбкой и источала такую теплую, лучистую бабушкину любовь, что ему вдруг захотелось уткнуться головой в ее плечо и рыдать, пока не кончатся все слезы.
Но вместо этого он сказал только:
– Конечно. Я очень рад вас видеть. Хотите ромашкового чая?
– С удовольствием, детка, – ответила бабушка.
Дэмьен жестом пригласил ее сесть, а сам пошел к буфету за чашкой.
– Как мило отремонтировали эти гостевые комнаты, – сказала бабушка. – Зои говорила, что проектами и оформлением занимался в основном ты. Ты очень талантлив, Дэмьен.
– Благодарю вас. Мне нравится работать над дизайном помещений. До того как меня отметили, я хотел поступить в Школу искусства и дизайна в Саванне. У них есть филиал, расположенный в Лакосте, во Франции. Я хотел проучиться там семестр и даже специально начал изучать французский в средней школе. Вам добавить сахар или молоко?
– Капельку молока, спасибо. Милый, ты очень талантливый дизайнер. – Морщинистое лицо бабушки Редберд расплылось в ангельской улыбке. – Хотя, мне кажется, слово «дизайнер» совершенно не подходит для такой великолепной работы! – Она широким жестом обвела рукой красивый номер.
– Да, формально такая работа называется «дизайн интерьеров», но, по-моему, будет лучше называть это «декорированием внутреннего пространства». Впрочем, я не являюсь дипломированным специалистом и не работаю в этой области официально, потому могу ошибаться.
– Ох уж эта терминология! – со смехом покачала головой бабушка Редберд. – Она все только запутывает, верно?
Дэмьен кивнул, отпил глоток чая, потом спросил:
– Что я могу для вас сделать, миссис Редберд?
– Прежде всего пообещай, что больше никогда не будешь называть меня миссис Редберд. Какая я тебе миссис? Зови меня Сильвия или бабушка, понятно?
– Мне больше нравится «бабушка», – сказал Дэмьен.
– Мне тоже, детка, – кивнула она. – Я пришла сюда не для того, чтобы ты что-то для меня сделал, а потому что хочу сделать кое-что для тебя.
– Для меня? – Дэмьен застыл, не донеся чашку до рта.
– Для тебя, – подтвердила бабушка, а потом открыла крышку своей корзинки и осторожно вытащила оттуда сверток, замотанный в яркий разноцветный шарф. – Вижу твою грусть, милый.
– Да, я грущу. Джек сейчас там, внизу. Но это не он, его там нет. Джек жив, но он мертв. Пожалуй, грусть – естественная реакция на эту ситуацию.
– Я не осуждаю тебя, детка, и понимаю всю глубину твоей печали. – Бабушка Редберд нежно дотронулась до его щеки. – Но мы с тобой прекрасно знаем, что эта грусть никак не связана с Джеком.
– Не понимаю, о чем вы говорите! – На словах он отвергал ее утверждение, но его голос, невольно взлетевший до пронзительной высоты, говорил об обратном.
Бабушка не сказала ни слова, а лишь смотрела на него своим добрым, все понимающим взглядом.
Дэмьен опустил голову, не в силах смотреть ей в глаза.
– Тебе нечего стыдиться, мой хороший. Порой наш дух слабеет и плачет, и тогда мы должны сначала утешить его, а потом исцелить.
– Вы… можете это сделать? – нерешительно спросил он.
– Нет, уа-у-хи, этого никто не может сделать за тебя. Только ты сам способен исцелить себя. Я могу лишь помочь укрепить твой дух, чтобы ты приступил к излечению.
Дэмьен поднял голову.
– А если я неизлечим?
– В таком случае ты либо всю жизнь будешь несчастен, либо умрешь. Это твой – и только твой – выбор. – Бабушка склонила голову, внимательно разглядывая его. – Но я верю, что ты не ошибешься. Я всегда чувствовала в тебе огромный запас доброты и мудрости, хотя ты так редко пользовался ими на благо самого себя. Позволишь задать тебе бесцеремонный вопрос?
– Да.
– Ты сам хочешь исцелиться, жить полной жизнью, вернуть себе возможность испытывать радость и горе, которое несет с собой жизнь?
Дэмьен открыл рот, чтобы машинально ответить «да», но бабушка Редберд властно подняла руку, приказывая ему не торопиться.
– Не отвечай не подумав. На самом деле очень многие люди абсолютно не хотят испытывать радость. Если ты один из них, то имей мужество признаться в этом. Я не осужу тебя, клянусь!
– Но как можно не хотеть радоваться?
– Ах, дружок, еще как можно! Жизнь – непростая дорога. Она полна разочарований. Грусть, стресс, переживания, отчаяние, смятение – к этому тоже можно привыкнуть. Если у человека долго продолжаетсятакая жизнь, то рано или поздно он отучается испытывать радость и привыкает чувствовать себя нормально, только если его со всех сторон окружает тьма. Я говорю не о той Тьме, что пронизана Злом, а о тьме как об отсутствии радости, света и счастья. Депрессия – это бездна, из которой очень трудно выбраться на поверхность. Для этого человек должен очень сильно захотеть все то, что несет с собой отсутствие печали: победы и поражения настоящей жизни, открытой для бесчисленных возможностей любви, смеха и света.
– Иными словами, я должен захотеть вернуть себе жизнь, в которой мое сердце может снова разбиться?
– Да, детка.
– Ту жизнь, в которой друзья или семья могут причинить мне боль?
– И это возможно. В жизни, открытой для радости, ты можешь неудачно выбрать профессию, из самых лучших побуждений принять решение, способное причинить боль твоим близким, совершить великое множество других ошибок, которых никогда не допустил бы, если бы закрылся от мира и от возможностей, им предлагаемых, или если бы решил закончить свою жизнь – ведь такое тоже бывает, не так ли? Так что подумай хорошенько, прежде чем ответить: ты хочешь исцелиться?
Дэмьен почувствовал, как его глаза снова увлажнились и слезы потоком хлынули по щекам, но на этот раз он не отвел взгляда от мудрого лица бабушки Редберд. Он долго молчал, потом еле слышно прошептал:
– А если мне не хватит смелости открыться, зная, что меня может снова ждать такая боль?
– В таком случае ты не узнаешь ни боли, ни радости.
– Тогда… да, – исступленно прошептал Дэмьен, – я хочу снова чувствовать радость!
Бабушка откинулась на спинку кресла и серьезно посмотрела на него.
– Тогда поверь в
