Но не успел я снова напасть, как увидел, что приземлился прямо в петлю одной из лент Черной Тени Турнама. Он сделал рукой скручивающее движение, лассо затянулось, и мои ноги оказались плотно прижатыми друг к другу.
— Хватит игр, — сказал он. — Покажи, как ты можешь метать Тени, Келлен. Докажи, что тебе здесь место.
Конечно, я не мог метать Тени или делать любые другие вещи, что делали эти люди. Метки вокруг моего левого глаза приносили мне только боль и несчастья.
«Будь ты проклята, Серентия. Почему ты так поступила со мной? Как ты могла обручить своего собственного внука с Тенью?»
Горечь и гнев ударили меня сильней, чем боль от полосующих черных лент Турнама.
— Я никогда не просил, чтобы меня приводили в это проклятое аббатство! — закричал я. — Я просто хочу уйти и найти моего друга!
Моя ярость как будто только подстегнула его возмущение.
— Черные Тени не имеют друзей. Только мы и есть друг у друга. Или ты один из нас, или ты один из них.
Его голос стал тихим и спокойным. Нет, не спокойным. Холодным.
— Если ты один из них, Келлен, если ты агент джен-теп, я тебя убью.
— Я не шпион!
— Докажи это.
Он взмахнул рукой, и одна из его лент обмоталась вокруг моего лба, заставив меня откинуть голову назад. Вторая начала ощупывать черные линии вокруг моего левого глаза, тыча в них, как нож хирурга, готовящегося сделать разрез.
— Разбуди свою Черную Тень, — сказал Турнам. — Используй метки, чтобы спасти свою жизнь, пока не станет слишком поздно.
Кончик ленты ткнул в кожу над моим глазом, как игла. Я почувствовал, что плоть готова разорваться под его давлением.
— Стой! — завопил я. — Моя Черная Тень не работает так, как ваши! Она не делает ничего, только превращает мою жизнь в ад!
Я боролся, чтобы отодвинуться, но все больше и больше лент Турнама обматывалось вокруг меня, погребая меня, как мумифицированный труп.
— Я знаю, что ты шпион, — пробормотал он.
Было нечто странное в том, как он повторял это снова и снова, как будто не столько пытался заставить меня сознаться, сколько убеждал в этом себя самого.
Предки, прокляните меня за глупость. Я абсолютно неправильно оценил ситуацию. Под своей бравадой Турнам боялся. Паниковал. Мысль о том, что в аббатстве есть шпион джен-теп, ужасала его. Но он не был убийцей. Поэтому пытался спровоцировать меня, давить на меня до тех пор, пока он не окажется в ситуации, из которой у него не будет иного выхода, кроме как убить меня, использовав самозащиту. Несмотря на то что я не представлял реальной угрозы, он зашел слишком далеко, чтобы остановиться. Турнам набирался смелости, чтобы меня прикончить.
Ужасная решимость поднялась в моей душе, и я приготовился к тому, что мне придется сделать дальше.
«Прости, Фериус», — подумал я.
Как бы усердно я ни пытался изучить ее более мягкие способы ведения боя, не меньше я узнал о сражениях от Рейчиса. Белкокоты, несмотря на все свое бахвальство, маленькие животные. Хрупкие. Как и я. Они выживают в схватках с более крупными хищниками лишь потому, что приспособились находить идеальный момент для нападения, и, когда момент настает, отлупят безжалостно. Путь Грома — так называют это аргоси. Тот путь, по которому я сейчас должен пройти.
Я наблюдал за Турнамом, думая, что мне сказать дальше, какой последний трюк заставит его меня разозлить. Когда момент настанет, больше не будет умных приемов Фериус. Никаких больше танцев. Я сложу пальцы, а потом вгоню их прямо в кадык Турнама.
— Вот! — сказал он, указывая на меня, как будто я только что сознался. — Я вижу это в твоих глазах! Тот же взгляд, как тогда, когда ты столкнул Бателиоса с утеса. — Он подошел ближе. — Когда ты пытался его убить.
Ну, насчет этого он вроде бы как прав, и я сомневался, что смогу убедить его в обратном. Но спустя секунду это будет уже неважно, потому что он так сосредоточился на моем лице, что путы вокруг моего правого запястья ослабли почти достаточно для того, чтобы я освободил руку. Я подавил чувство вины, прокравшееся в мое нутро.
«Это Путь Грома, — сказал я себе. — Так и должно быть».
— Келлен столкнул меня с утеса только потому, что знал — ты используешь свою Черную Тень, чтобы меня спасти, — сказал более низкий голос, удивив нас обоих.
Сперва раздалось медленное шлепанье сандалий по каменному полу, а потом Бателиос открыл дверь в комнату. Свет из коридора последовал за ним, неяркое утреннее солнце из окон с другой стороны отразилось оранжевым от тех частей бритой головы здоровяка, которые не были покрыты черными отметинами. Он продемонстрировал нам обоим намек на улыбку.
— Может, я забыл поблагодарить его за это.
— Поблагодаришь меня позже, — сказал Турнам. — Я собираюсь спасти тебе жизнь во второй раз и жизни всех остальных в аббатстве.
Бателиос положил руку ему на плечо.
— Нет, я не думаю, что ты это сделаешь.
— И как ты собираешься меня остановить? Утопишь меня в своих слезах-тенях? Убирайся отсюда, ты, ребенок-переросток. Ты никогда не был бойцом.
Не успел Бателиос ответить, не успел я отвести назад теперь свободную руку, готовясь воткнуть ее в горло Турнама, едва он ко мне повернется, как тишину нарушил новый голос:
— Но я боец.
Это была Диадера.
Она шагнула в комнату, и мое сердце потрясенно подпрыгнуло. Потрясений было слишком много, чтобы их выдержал любой нормальный человек. Всего минуту назад я думал, что Турнам собирается меня убить, потом я решил убить его первым, потом Бателиос попытался все уладить, только непохоже было, что это сработает. И вот теперь на сцене нарисовалась Диадера.
Меня охватило неожиданное чувство. Не облегчение, не похоть, а стыд. Я взглянул вниз. Угу. Все еще голый. Лентам Турнама не хватило даже пристойности, чтобы прикрыть важные места.
— Вы, мальчики, устроили пирушку и забыли пригласить меня? — спросила Диадера без намека на смущение.
Ее взгляд скользнул по мне от ног до макушки, ничего не пропустив по пути.
— Надо же, Турнам, — легко сказала она, — я и не знала, что ты увлекаешься играми со связыванием. Подумай, сколько веселья мы упустили.
Щеки Турнама покраснели, то ли от ярости, то ли от унижения.
— Убирайся отсюда, Диадера. Тебе полагалось убить его, а не укладывать в постель.
— Я передумала, — сказала она, хотя теперь отказывалась встречаться со мной взглядом.
«Отлично. Единственный человек, который, как я считал, не испытывает ко мне ненависти, собирался меня убить».
Турнам, со своей стороны,
