— Расскажи мальчику, как это работает, — сказала Гхилла.
До сих пор я не осознавал, что за нами последовали остальные, но вот они — все здесь, безмолвные, как мертвецы, тихие свидетели ужасов, которых я еще не понимал.
Сутарей показала на убитых.
— Видишь руны у них на груди? — спросила она на нашем языке.
Казалось странным, что она говорит, как джен-теп, поскольку это означало: остальные скорее всего ее не поймут. Мой взгляд снова обратился к ее предплечьям, чтобы увидеть, какие татуировки у нее светятся, но рукава пальто все еще скрывали руки Сутарей.
— Дыхание, кровь и огонь, — сказала она, заметив мой взгляд. — Но это мало значит с тех пор, как мной завладела Черная Тень.
Она снова посмотрела в ту сторону, откуда мы пришли, где бросили останки Тасдиема.
— Однажды я стану в точности такой же, как он.
Бателиос подошел и встал рядом с ней.
— Не теряй веры. Монахи аббатства сопротивляются ее влиянию. И ты будешь сопротивляться.
«Почему северянин выучил язык джен-теп?»
Сутарей перехватила мой взгляд:
— Он понимает наш язык, но не наш народ. Никто из них не понимает. Они не такие, как мы.
Поскольку у нас было общее прошлое, я тут же понял, что она имеет в виду, и эта мысль заставила меня содрогнуться. Веками наш народ ничто не ценил выше магии. Даже я… даже после всего времени, проведенного в изгнании, — ночами я все еще мечтал о заклинаниях. Заклинаниях, чтобы защищаться. Заклинаниях, чтобы диктовать миру свою волю. Заклинаниях, чтобы… чтобы просто чувствовать движение магии внутри себя. Мы, джен-теп, зависимые, все наши порывы побуждают нас добиваться могущества любой ценой.
— Тасдием был лордом-магом, — сказала Сутарей.
Не было необходимости добавлять, что нельзя стать лордом-магом без железной воли, и все-таки он полностью поддался соблазнительному обещанию могущества, которое дает Черная Тень. Если сопротивление Черной Тени означает подавление таких порывов, то Сутарей права — нам с ней крышка.
— Ты сказала что-то насчет рун? — спросил я, отчаянно стараясь избавиться от этой чрезвычайно ужасной мысли.
Она подвела меня ближе к телам — одиннадцать из них все еще ожидали на прежнем месте — и показала тонким пальцем на грудь пожилой женщины.
— Вот, гляди.
Как и остальные, женщина была голой. Отводить взгляд в такой момент казалось несерьезным, а уж тем более малодушным, поэтому я осмотрел ее со всем бесстрастием, какое только смог призвать. Сразу под ключицей на коже запечатлели округлый узор, который тянулся до пупка и чуть ниже. Сперва было трудно его разглядеть — лишь более черный на черном — но узор выглядел гладким, не таким сморщенным, как ее кожа. Внутри замкнутой кривой была начертана дюжина причудливых сигилл, все с такой же гладкой черной поверхностью.
— Зачем он отметил ее круговым заклинанием? — спросил я.
Сутарей не отвела глаз.
— В твоем клане исполняют ритуалы отрицания?
— Нет. Никогда.
Меня пробрало до костей при одной мысли об этом. Мой народ — по крайней мере, мой клан — практикует только то, что мы называем тактической высшей магией. Мы считаем ниже своего достоинства сложные ритуалы, полные замысловатых песнопений, поглощения эликсиров и тому подобной ерунды.
Сутарей с минуту рассматривала меня:
— В моем клане иногда наказывают виновных в совершении тяжких преступлений, запечатлевая отрицание на их телах. — Она показала на глаза мертвой женщины. — Видишь, какая в них пустота? Не просто отсутствие жизни, но отсутствие воли. Отрицание калечит дух, превращая жертву лишь в сосуд для исполнения прихотей другого. Связывание души — вот как мы это называем. Даже слуги ше-теп могут приказать такому человеку делать все, что им нужно. Но Тасдием использовал это для другой цели.
Теперь мне стало легче замечать округлый узор на почерневшей коже торсов других жертв. Вообще-то его блеск просто бросался в глаза, как жгучий зуд, исходящий от отметин вокруг моего левого глаза. Сутарей назвала это связыванием души. Чего хотел добиться Тасдием, проделывая ритуал отрицания? Просто создавал маленькую армию рабов, чтобы те присматривали за ним? Погодите, нет, он сказал что-то о том, что отставал от военного отряда, чтобы осушать мертвецов…
— Они были для него всего лишь сосудами… — пробормотал я. — Чтобы он мог…
Я не сумел договорить. Произнеся такое вслух, я бы почувствовал, что даю совершенному здесь зверству новую жизнь.
— Лорд-маг исполнил ритуал отрицания для того, чтобы освободить Черные Тени душ, втянув их суть в себя, — закончила за меня Сутарей. — Чтобы увеличить свое могущество.
«Именно это ты планировала для меня, бабушка? Дождаться, пока я достаточно повзрослею, а потом использовать меня так же, как Тасдием использовал эти бедные души?»
Зуд в моем глазу унялся, когда в мои мысли вторглось еще более мрачное осознание того, что некоторые кланы даже хуже моего. Некоторые маги жаждали власти больше, чем мой отец. Некоторые преступления хуже, чем просто убить тех, кто встал на твоем пути.
— Может, военный отряд прав. Что, если мы способны превратиться в такое? Что, если мы поддадимся…
— Это не им решать! — закричал Турнам.
Он начал валить тела одно за другим.
— Если что-то надо будет предпринять, мы сделаем это сами. Мне какая-то ватага джен-теп, которая делает это, чтобы добыть еще больше славы для своего будущего короля!
Трупы рассыпались на куски высушенной плоти, ударяясь о землю, оставляя после себя осколки, черные, как оникс.
Диадера подошла ближе. Она наблюдала за мной.
— Что ты такое говоришь, Келлен? Что мы должны не вмешиваться и позволить военному отряду сделать его дело? Мы должны позволить им выследить и нас?
— Не знаю, — ответил я. — Я больше ничего уже не знаю.
В своих путешествиях я привык — нет, утешался сознанием того, что уже повидал худшее, что мог предложить мне этот мир. Но за последние несколько дней я увидел своего первого демона, потом человека, который так жаждал стать демоном, что совершил зверства, которым теперь мы стали свидетелями. Поэтому трудно было убедить себя, что когда-нибудь я не найду чего-либо еще худшего.
Я скучал сейчас по Нифении — скучал по тому, как в таких случаях в ее глазах блеснула бы сталь, когда она решала не согнуться, не сломаться перед лицом бесконечной возможности людей творить зло. Я скучал по Фериус и по тому, как она могла уставиться в темноту и смеяться над всем, что пряталось в ней. Но больше всего мне хотелось, чтобы Рейчис был здесь — чтобы оскалить зубы и пообещать обрушить на магов вроде Тасдиема тысячу кар, хотя в большинство его планов входило пожирание глаз.
— Ты в порядке? — спросил Бателиос, подтолкнув меня.
— Я в полном порядке, что ты…
— Ты рычишь, — тихо сказал он.
— Я просто… Нет, ничего.
Здоровяк наклонился ближе:
— В следующий раз делай это, когда никого не будет рядом. У нас такие реакции легко могут неверно истолковать.
Остальные уставились на
