— Теперь тебе удобно?
Я не ответил. Вместо этого я стал наблюдать за его глазами, выжидая мгновение, когда он моргнет. И как только он это сделал, я швырнул крошечный камешек ему в лицо. Он ударил прямо в середину лба.
Аббат смахнул пылинки, оставшиеся на лбу, а парящие бусины его Черной Тени уже превратились в зловеще изогнутые черные клинки, охватившие мою шею.
— Вы опоздали, — сказал я, стараясь, чтобы голос звучал ровно. — Вы уже мертвы.
— Мертв? Ты думаешь, что какая-то галь…
— Это была не галька. Это был арбалетный болт. Стрела. Копье. А может, просто острый камень. Вы не заметили, как он летит, поэтому он попал в вас, легко и просто. Как бы вы ни были сильны, вы все-таки человек, и все моргают.
Тут он засмеялся, хотя в его смехе не было веселья.
— Ты и вправду замечательно умеешь злить людей, а?
— Что я умею, так это выживать в схватке с теми, у кого больше могущества, чем у меня когда-либо будет.
Он встретил мой взгляд и не отвел глаза.
— Со всеми этими своими трюками аргоси… Если бы я попросил тебя убить Ке-хеопса, ты смог бы это сделать?
Вопрос застал меня врасплох.
— Это не спасло бы аббатство. Кто-нибудь другой…
— Я спросил не о том.
Аббат шагнул к мне, обводя взглядом извилистые черные метки вокруг моего левого глаза.
— Бабушка прокляла тебя Черной Тенью, от которой ты вполне можешь умереть даже раньше, чем поймешь, зачем она так поступила. Сестра оставила твоего белкокота погибать одного в пустыне, а сама в это время обманом сумела заставить тебя выдать секреты аббатства.
Он схватил меня за предплечье и поднял его, подставив под угасающий свет. Сигиллы, перечеркнувшие татуировки магии песка, шелка и крови, бросились мне в глаза.
— Твои родители отобрали у тебя магию — без сомнения, чтобы защитить амбиции твоего отца. На каждом повороте твоя семья предавала тебя. — Он выпустил мою руку. — А теперь Ке-хеопс идет сюда, чтобы уничтожить это место, убежище для таких людей, как ты и я. Поэтому я снова спрашиваю тебя, Келлен: после всего, что у тебя отобрали, не используешь ли ты свою выдающуюся хитрость и таланты аргоси, чтобы наконец-то избавить мир от твоего отца?
Аббат пристально смотрел на меня, а я стоял, подавленный перечислением преступлений, которые он взвалил на мою семью, и немыслимым, неизбежным вопросом, вытекавшим из этих преступлений. Дело в том, что уже долгое время я спрашивал себя, смогу ли я убить отца, когда настанет день. Ответ всегда был одним и тем же.
— Нет.
— Потому что он умнее тебя или потому что у тебя не хватило бы мужества?
— А это имеет значение?
— Думаю, нет.
Он отвернулся от меня и вошел в ворота аббатства.
— Ты когда-нибудь задавался вопросом, почему, несмотря на все их трюки и смелые поступки, есть множество мест, где аргоси ждет холодный прием, Келлен? Почему они не народные герои, не персонажи легенд? Да потому, что, хотя они творят столько добра, они не встают ни на чью сторону.
Он продолжал идти.
— Они никогда не заканчивают работу.
Глава 43
СОЗВЕЗДИЯ…
К тому времени, как я вернулся в аббатство, его площади почти опустели. Толпы монахов, ремесленников и их семей легли спать, потратив всю неистовую энергию на подготовку к войне, которую большинство из них, вероятно, никогда не увидит. Маги редко ощущают необходимость встречаться лицом к лицу со своими врагами. Едва оказавшись здесь, отряд активирует заклинания огня и железа, разрушая здесь все и превращая в пепел.
Эта мысль не отпускала меня, пока я поднимался по лестнице башни аббата до комнаты для гостей на третьем этаже. Меньше всего мне хотелось быть здесь, но, что бы ни случилось, я не мог и дальше расхаживать без рубашки. Поэтому я умылся над тазиком с водой, который кто-то услужливо тут оставил, надел то, что больше всего смахивало на свежую одежду, и приступил к чистке оружия. Стальные карты, которые дала мне Фериус, срабатывают, только если у них идеальный баланс, а края острые, как бритва. Я вытирал их по одной и каждую полировал, пока они не заблестели в свете, проникающем в крошечную щель — окно комнаты.
Мои мешочки с порошками были пусты, и я ничего не мог с этим поделать. Только по счастливой случайности у меня до сих пор оставалось пять монет кастрадази. Еще в той деревне — я даже не знал, в какой она стране, — мне пришлось разорвать складки другой моей рубашки, чтобы извлечь монету надзирателя и «беглеца». После этого я положил их в карман. Теперь я вынул их одну за другой и отполировал так же, как карты. Я сомневался, что это как-то повлияет на их эффективность, но к нынешнему моменту хватался за любую соломинку в поисках чего угодно, что могло бы отвлечь меня от отчаяния и горя.
Но в конце концов у меня закончились вещи, которые следовало почистить, и я понял, что не могу заставить себя остаться в комнате. Думаю, за последнюю пару лет я привык спать на улице. Не сказать, чтобы мне это нравилось, но почему-то я всегда чувствовал себя слегка потерянным, если не мог видеть небо.
Поэтому, спустившись по винтовой лестнице на три пролета, я вышел из башни. Должно быть, давно уже миновала полночь. В гладкой поверхности камней отражались тысячи звезд, освещая внутренний двор. Я откинулся назад, чтобы посмотреть в ночное небо, и чуть не потерял равновесие. Есть что-то глубоко сбивающее с толку в том, чтобы смотреть на звезды, расположенные не так, как ты привык. Если бы я прибыл на этот континент на корабле, я бы приспособился к его созвездиям. Но меня доставили сюда через Тени, где время и расстояние не имеют никакого реального значения, и теперь я чувствовал себя совершенно потерянным.
Во дворе не осталось тел. Или жители аббатства завершили все погребальные обряды, необходимые для их близких, или возможность неминуемого вторжения сделала такие ритуалы роскошью, которую никто не мог себе позволить. У меня даже не было времени задаться вопросом, предпочел бы Рейчис быть похороненным, кремированным или просто хотел бы, чтобы кости его скелета сложили в подходящей ужасающей форме. Возможно, последнее.
Слезы потекли по моим щекам.
«Я не должен был с ним прощаться, — подумал я, плача от горечи так же сильно, как от скорби. — Жизнь должна быть чем-то большим, нежели просто потерей одного за другим тех, кого ты любишь, пока у тебя ничего не останется».
Я вытер глаза рукавом рубашки, которую недавно вынул из рюкзака. Рукав был слишком потерт и изношен, в нем светилась дыра. Я машинально просунул в нее палец и потер ноющее место на
