К тебе.
Я вынул второе письмо из-за первого, мои пальцы неловко крутили его. Я не был готов к странной интимности, которую ощущал при виде слов, написанных рукой моей наставницы. Радость держать в руках то, что она написала только для меня, лишь обострила ужасное напоминание о том, что она за тысячу миль отсюда, что я никогда не увижу ее снова и что все это случилось благодаря моему решению.
— Ты собираешься прочесть остальное или как? — спросил Рейчис.
— Не знаю, — ответил я. — Еще не решил.
— Прочти вслух. Ты почувствуешь себя лучше.
— С чего бы мне чувствовать себя лучше, читая тебе личное письмо?
Маленький ублюдок укусил меня за ухо и повис на нем, бормоча:
— Потому что тогда я перестану делать это.
— Прекрасно, — сказал я и прочел ему второе письмо.
Келлен,
здесь, на границе с Гитабрией, утро. Я сижу здесь уже некоторое время в ожидании, когда солнце взойдет над теми холмами. В ожидании когда девушка перестанет плакать. Забавно, какая она снаружи крутая и какая мягкая внутри. Надо научить ее, как поменять это местами. У человека должна быть мягкая кожа и сильная кость. Как у тебя.
Держу пари, ты прямо сейчас качаешь головой, говоря себе, как плох во всем, как всех боишься. Это нормально. Наверное, таков твой Путь. Я уже давно аргоси, и мы учим не переходить чужие Пути. Тем не менее есть еще один трюк, которому, как я считаю, следовало тебя научить. Один урок, который я все еще могу преподать, не собьет тебя с твоего Пути.
Он звучит примерно так: с того момента, как я увидела, что ты уходишь (ты же не думал, что на самом деле сбежал от старой Фериус), я ожидала, когда твое отсутствие дойдет до меня. Ты и я, мы путешествовали вместе долгое время (по стандартам аргоси, во всяком случае), и, ну, я не стесняюсь этого сказать. Я люблю тебя, малыш. Не знаю, когда это случилось. Ты мне не родственник, в нас нет ничего похожего. Однако где-то на этих длинных дорогах, по которым мы ехали вместе, ты стал тем, чего у меня никогда не было, и, вероятно, никогда не будет. Не знаю правильно, что это за слово, но это нечто особенное, точно.
Так почему я до сих пор по тебе не скучаю? Почему не проливаю слезы, как дождевую воду, как продолжает делать девушка? Почему не подпрыгиваю при мысли о том, что ты, может быть, в беде, и, вероятно, мы могли бы тебя догнать, и, возможно, есть какое-нибудь пустяковое выслеживающее заклинание джен-теп, которое позволит нам тебя найти? Как так вышло, что я не чувствую, как мне между ребер втыкается нож одиночества — того чувства, для которого у меня даже не имелось слова, пока я не привыкала к тому, что ты рядом?
Может, потому что я все еще мысленно слышу твой голос. Жалующийся. Вопрошающий. Спорящий. Я вынимаю курительную соломинку из жилета и чувствую, как ты смотришь на нее, думая, не слишком ли много я курю, но не говоришь об этом. Я наблюдаю, как восходит солнце, и чувствую надежду, которую ты испытывал всегда, что, возможно, сегодня нам не придется выкарабкиваться из еще одной беды. Знаешь, что самое смешное? У аргоси нет надежды. Первое, что мы узнаём, — это как избавиться от надежды так же, как мы избавляемся от горя. Аргоси должен быть смышленым. Видеть вещи истинными, а не такими, какими хочется их видеть, или такими, какими мы боимся, что они могут стать. Нужно держать голову ясной.
Ну, думаю, что больше не могу быть такой. У меня в голове ты. Но еще рано, и, может быть, ты исчезнешь, только почему-то я так не думаю. Я думаю, теперь ты, возможно, часть меня самой, а может, я — часть тебя. Может, ты там ищешь какое-то ерундовое лекарство от этих меток вокруг глаза и влип в небольшую беду (ничего такого, с чем ты не можешь справиться, конечно) и почувствуешь, что я там, вместе с тобой, и напоминаю танцевать, а не сражаться. Играть музыку вместо того, чтобы говорить. Слушать глазами вместо того, чтобы таращиться. Может, если я буду продолжать слышать, как ты говоришь со мной, это значит, что ты тоже слышишь, как я говорю с тобой, давая тебе совет, который должна дать. Но чаще, наверное, просто напоминая тебе о том, что ты уже знаешь в своем огромном запутавшемся сердце.
Вот в чем заключается урок, Келлен. Те, кто познал любовь даже на малое время, никогда не бывают по-настоящему одиноки.
Это мысль, за которую я буду держаться. Как я уже сказала, аргоси не тратят время на надежду.
Но я очень надеюсь, что когда-нибудь увижу тебя снова, малыш.
Фериус Перфекс, на три части игрок, на две части аргоси и на одну часть Келлен из дома Ке.Я сложил два письма и сунул их в карман, не доверяя, что они будут в безопасности в моем рюкзаке, учитывая отсутствие у Рейчиса чувствительности к такого рода вещам.
— Уф, — застонал он, принюхиваясь к моему лицу. — Ты снова плачешь?
— Я не плачу, — соврал я.
Он снова принюхался.
— Нет, плачешь. Рыдаешь, как маленький голокожий ребенок, выпрашивающий материнское молоко, потому что он слишком слаб и плаксив, чтобы убить кролика. По сути, я думаю, ты плачешь еще больше, чем голокожие младенцы. Я имею в виду, если бы я подсчитал, сколько раз я видел, как ты хнычешь, Келлен, да это больше, чем кроликов во всем…
Он продолжал в том же духе, совершенно не беспокоясь о том, задевает ли он мои чувства или даже обращаю ли я на него внимание. Полагаю, это было неизбежно. Мы слишком долго пробыли в разлуке, а потом связь между нами оборвалась, и я не мог понять его оскорблений, так что теперь он наверстывал упущенное.
Тут
