Хинта и сам когда-то называл Ивару чужаком — если не вслух, то в мыслях. Теперь, из уст Фирхайфа, это резануло его как никогда.
— Пойми, я не хочу говорить о нем плохого слова. Я лишь хочу знать, действительно он дорожит тобой и твоим другом? Ведь не может же он не понимать, что своими словами и действиями ставит вас двоих в опасность.
Фирхайф был напуган, теперь Хинта это понял. Вот отчего старик не спал по ночам. Этот страх ознобом перешел в тело мальчика.
— Ивара странный, — сказал он. — Он не плохой. Но порой он странный. Он не очень здоровый человек. Мне кажется, он, не желая нам с Тави зла, мог и не подумать о таких вариантах. Либо он вовсе в них не верит, отбросил их давным-давно.
— Может быть, — задумчиво согласился Фирхайф. Хинта ожидал, что тот захочет знать, о какой именно странности Ивары идет речь, но старик тактично не стал спрашивать.
— Он рассказал нам об этом на руинах школы. Тогда казалось, что мы там и умрем. А могло выйти так, что умер бы лишь один из нас. Или двое из троих. Что, если он не захотел умирать с тайной? Я не знаю, стал бы он при другом раскладе говорить так много. А если и стал — он, возможно, годы бы ждал с этим.
Хинта говорил тихо, но чувствовал, что почти кричит. Это сомнение, которое Фирхайф в нем заронил, рвалось из него криком, боролось с силой новообретенной дружбы, которую ему всем сердцем хотелось защитить.
— Он много о себе рассказал?
— Мне показалось, что очень. Ты ведь знаешь, как действует тендра. Мы были пьяны. Я помню не все. Он мог рассказать даже больше, чем мы с Тави помним. И не он начинал. Он отвечал на вопросы. Фирхайф, там или не там, но мы бы от него не отстали. Он стал так интересен для Тави, что мы бы узнали о нем все. Был ли у него выбор?
— Значит, все сложилось.
— Ты что-то знаешь, — вернулся Хинта. — Что?
— Лика не придет завтра вечером. Поведет Атипу к психиатру.
— Да, я знаю.
— Поэтому на завтрашний вечер я пригласил Ивару в гости. Сюда.
Хинта понял, что сидит с открытым ртом, и закрыл его.
— Я позову Тави.
— Нет. Я говорю тебе это именно потому, что не хочу, чтобы ты и твой друг были здесь, когда мы с Иварой начнем разговор. Мы могли бы встретиться в другом месте. Но только дома не будет лишних глаз и ушей. Включая ваши детские глаза и уши.
Хинта обиженно напрягся. В то же время, он понимал старика.
— Ладно.
— Взрослый ответ, — похвалил его Фирхайф, а потом встал из-за стола и начал собираться на станцию.
_____Через полчаса, в коридорчике у шлюза, Фирхайф вложил в протянутую руку Хинты ключ-карту от дома.
— Доверяю. Еще не давал никому, кроме Нати. — Так звали его младшую дочь — ту, которая пока не завела семьи и работала в офисе шерифа.
— Спасибо, — сказал Хинта. — Удачного пути до Литтаплампа.
Старик ответил знаком «ан-хи» и ушел. А Хинта остался вместе с братом и наедине со своими мыслями. Завтра произойдет разговор, которого они с Тави не смогут слышать. Узнают ли они когда-нибудь его содержание? И не должно ли его, Хинту, в большей мере волновать содержание другого разговора — разговора между его сбрендившим отцом и психиатром?
Но до завтрашнего вечера было еще далеко. А сейчас Хинта был предоставлен самому себе. Он даже не мог припомнить, когда в последний раз чувствовал себя настолько незанятым. Его родители теперь жили сами по себе. Фирхайф еще недостаточно к нему привык, чтобы просить его сделать какие-то дела по дому. Школа была разрушена — ее здание начали строить заново, а это означало, что все дети и подростки в Шарту потеряют начало нынешнего учебного года. Единственной обязанностью Хинты оставалась забота о брате, но он уже так привык к этому бремени, что не ощущал его тяжести. Казалось, можно делать что угодно, пойти куда угодно. Но идти стало некуда и незачем. Ламрайм был закрыт на ремонт. Ходить на станцию в гости к Фирхайфу теперь было глупо — Хинта и так его постоянно видел. А все более простые развлечения вдруг утратили привлекательность, когда обнаружилось, что на них не нужно выкраивать время между работой и учебой. Вот и получалось, что никакой свободы неприкаянная жизнь Хинте не принесла. Весь круг его интересов был замкнут меж двух полюсов, на одном из которых была его семья с ее проблемами, а на другом — его друзья с их мыслями и, опять же, проблемами. Произведя внутреннюю ревизию, Хинта нашел в себе лишь одно желание, которые не увязывалось напрямую ни с первым, ни со вторым — он хотел совершить ностальгическую прогулку по пропавшим местам Шарту. Посмотреть на руины, пройтись по пыльно-мусорным линиям уже несуществующих улиц, посетить теплицы, где он так упорно трудился, пока стихия не разрушила хрупкие купола. Захваченный этой мыслью, Хинта позвонил Тави. Но у того были другие планы.
— Давай завтра. Завтра мы пройдем по всему Шарту и дойдем до твоих теплиц. А сегодня у меня есть дело — и я подумал, что ты мне поможешь.
— Какое?
— Хочу научиться ходить за продуктами.
— Зачем тебе? — подивился Хинта. Они не видели друг друга с самой выписки — Хинта последние два дня был слишком занят переездом к Фирхайфу, и теперь недоумевал, гадая о скрытом смысле запроса Тави.
— Потому что так делают взрослые люди, — туманно объяснил тот. — Кое-какую работу я уже проделал сам. Я узнал, что в Шарту ввели систему контроля продовольствия.
