— Я уж думал, не успеете.
— Тави был просто невыносим, — посетовал Ивара шутливо, перекладывая груз ответственности на плечи своего опекуна. — Я думал, мне хватит одного чемодана, а он заставил упаковать три. Будто я снова переезжаю на другую сторону Экватора.
— Тот единственный чемодан, который ты собрал заранее, был доверху набит оборудованием, — ответил Тави. — Его хватило бы, если бы ты был роботом. Без зубов, которые надо чистить. Без щетины, которую надо брить. Без тела, которое нуждается в одежде. Без желудка, который нуждается в еде. Без легких, которые нуждаются в воздухе. Что я забыл упомянуть?
— Если бы я был робо-хару, я бы, вероятно, не взял запасную батарейку, и все закончилось бы столь же плачевно. Но если серьезно, три чемодана — это действительно много. Я раньше ездил в короткие поездки с двумя — один с оборудованием, другой с вещами.
— Мог быть и один чемодан с вещами. Но я же еще не научился… Мне сложно просчитать, что тебе нужно, а что нет. И у нас не осталось времени уложить вещи, пришлось пошвырять их, как попало. Кто присматривал за тобой в Литтаплампе? Ты же и тогда не мог собирать свои чемоданы сам. Даже вне приступов ты наверняка звал кого-то, чтобы этот человек проверил тебя.
— Разные люди. Как правило, наемные. В последние годы это делала одна добрая женщина. Она была младшим техником, занималась хозяйством в историческом корпусе университета Кафтала: дроны-уборщики, лифты, мебель, другие маленькие, но нужные дела. Сначала я договорился с ней, что она будет проверять мое состояние, когда я прихожу на работу. Позже я нанял ее, как сиделку. Потом она попросила, чтобы я подтянул ее сына для поступления в университет — не Кафтал, менее престижный. Когда парень получил стипендию, она отказалась брать с меня деньги и просто присматривала за мной до самого моего отъезда. — В голосе Ивары прозвучало тепло, но не такое, с каким он говорил о своих погибших друзьях.
— Вы с ней были близки? — спросил Фирхайф. Хинта ощутил какой-то взрослый подтекст в этом вопросе.
— В каком-то смысле, в некоторые моменты. Ведь есть доля интимности в уходе за любым больным. Но мы не могли общаться, как равные. Она была на десять лет старше, расцвет ее жизни уже миновал. Она не могла стать моим учеником. А дружба равных и ученичество — это, наверное, единственные формы общения, которые мне по-настоящему доступны.
Шарту остался позади. Тихоходный плыл над зелено-желтыми полями.
— Я боялся, что ты опаздываешь из-за матери, — сказал Хинта. Тави кивнул.
— У нас с ней был разговор. Не сейчас, вчера, поздно вечером. Она украла четыре часа моего сна: два часа мы ругались, и еще два часа после этого я не мог успокоиться. Но видимо, эта битва зарядила меня такой энергией, что я до сих пор не чувствую недосыпа.
— Я думал, она попытается остановить тебя в последний момент.
Тави качнул головой.
— Вечерний разговор был исчерпывающим. И боюсь, последним. Потому что он был первым нашим честным разговором за все эти месяцы. Мы выложили все карты на стол. Я признался ей, что знаю. — Хинта посмотрел на спину сидящего впереди Фирхайфа. Тави перехватил его взгляд. — Здесь нечего больше скрывать. У меня будет брат. Его отец — Джифой. Мама собирается подписать с ним брачный контракт до того, как родится ребенок, то есть в течение полугода.
— Значит, слухи не врали, — пробормотал Фирхайф.
— Какие слухи?
— Обычные толки-кривотолки-пересуды. О том, что Эрника Руварта ведет себя в совете так, будто у нее вдруг стало в три раза больше власти. И о том, что она скупает в поселке недвижимость.
— Я не знал. По крайней мере, про недвижимость.
— Но это так. Она даже кое-кого разорила ради своих дел. Поговаривали, что она пыталась купить куврайм. Люди гадали, откуда у нее деньги. Версий было две — наследство из Литтаплампа и деньги Джифоя. Я думал, ты об этом знаешь больше остальных, но хранишь ее секреты.
— Нет. Возможно, я оказался одним из последних, до кого дошли эти новости. Теперь я все вижу. Мой главный вопрос вчера к ней был: «Твоя ли это воля, мама? Он заставил тебя, или ты сама захотела?» Она ответила мне, что, во-первых, Джифой — человек чести и ни к чему не принуждает женщин, а во-вторых, что она — не из тех женщин, которых можно к чему-либо принудить. Она была такой гордой, такой бешеной в тот момент! Я все неверно себе представлял. Я думал, она будет такой же, как его прежние жены. Но она будет другой. Она не простушка из фермерской семьи. Она стоит самого Джифоя. И она хочет власти. Я уже даже не знаю, кто из них двоих в последнее время ведет. Может, это мама истинный автор его последней патриотической компании. Только вот ей не везет: ее планы порчу я, землетрясение, «Джиликон Сомос». И кто знает, какая еще вещь в самое ближайшее время испортит ей планы. А такая вещь обязательно появится. — Тави повернулся к Иваре. — Я начинаю понимать, какими были отношения между тобой и твоим братом. Вы вместе мечтали. Но извод этих мечтаний оказался очень разным: один из вас захотел стать героем, другой — правителем. С того момента, как мама ударила меня по лицу, я думал, что наше с ней общее прошлое — ложь, что она как будто не читала вместе со мной всех тех легенд, не смотрела всех тех ламов. Но нет, она