— Нет, — проклокотал омар, — тут ты не прав. Как раз я и есть твой отец. Ибо твой отец Кежембер. Кежембра дассаран!
А потом большое чудовище протянуло свою огромную когтистую лапу к маленькому корчащемуся чудовищу и начало с корнями вырывать вопящий трофей из уютного углубления золотой скорлупы.
На этом видение оборвалось. Снова над Экватором шел дождь, а скованный омар, обладатель воспоминаний, смотрел в лицо человека. Для него оно было полупрозрачным: под кожей билась жизнь, пульсировали вены, нейроны пересылали сигналы, мышцы подрагивали в напряжении эмоций. Вокруг лица, словно угловатый венец, мерцал электродами шлем скафандра, и он тоже был разоблачен, пронзен взглядом омара, разобран на все слои обшивки и электроники, на материю и силовые поля.
— Кири Салана, — сказал Ивара. — Какими бы странными ни были глаза, которыми я сейчас на тебя смотрю — я узнаю тебя, старый друг.
— Кежембер, — произнес Кири. — Не слишком ли много самомнения у вашего народа? Из твоих же собственных рассказов я знаю, кто вы все такие, племя бракованных подобий.
— Кежембер гордится собой, — хрипло откликнулся омар. — Кежембер видел то, кахар намад, от чего ты, человек, мог бы сойти с ума. Кежембер аруна диахат. Кежембер прожил мир насквозь. Сколько бы ты ни выудил из меня, жалкий перворожденный, ты не узнаешь и половины моих троп. Хотя… — Что-то вроде смешка вырвалось из глубины его глотки — звук вышел такой, словно ржавую жестянку трут о камень. — Хотя, возможно, скоро ты сам будешь там. Когда сделаешь то, на что решился, и если тебе окажется по силам перейти и пережить Акиджайс. Если тебе тысячу раз повезет. Вирдала кахар. То однажды мы сможем увидеться вновь. Кто знает, будешь ли ты и тогда презирать меня. Или будешь служить Кежембер, будешь бороться за Кемежбер, будешь сам Кежембер.
— Я все еще надеюсь, что мне не придется, — холодно сказал Кири. — Ну а ты, конечно, будешь надеяться на обратное.
— О нет, — проурчал омар, — я, как и ты, не хочу пробуждения Варн. Моя свобода не стоит его свободы. Я знаю Варн. Варн хочет проснуться. Варн хочет людей. Соблазнять ваш разум — его главная забота. Не в твоих друзьях здесь дело. Дело в нем. Он заговорит. Я чувствую это. Я видел его. Здесь нет вашей воли. Лишь его воля.
— Ты боишься его?
— Да. И ты должен бояться сильнее.
— Я боюсь. — Кири ненадолго умолк. — Наш мир ужасен. Ты ужасен. Я ужасен. Но разве есть такой великий идеал, ради которого мы бы имели право отменять все мироустройство? Ивара убеждал нас…
Учитель вздрогнул, когда прозвучало его имя.
— …убеждал, что этот идеал существует, и я верил ему. Но не верил, что этот идеал достижим. И это было так легко — идти к цели, которая всегда вдалеке. Никакой ответственности, никаких трудных решений. Но вдруг мы находим все то, о чем он говорил. Вдруг сказка становится правдой. И я… Разве это не безумие, что ты последний в этом лагере, с кем я могу говорить откровенно?
— Перворожденные — не Кежембер. Лишенные единства, вы все мечтаете о разном. Не целое, но куча. Нет договора между вами. Один исполнит. Другие нарушат. Ты слаб. Болен слабостью, перенял ее от мягкого мешка своей матери. И ты обязательно предашь кого-то этой ночью: Кежембер, их, себя, Варн или весь мир. Или всех сразу. Отпусти меня сейчас, не жди. Ведь ты ошибешься, ожидая. Ошибешься, недооценивая Варн и тех перворожденных, которые имеют глупость называть тебя другом. Отпусти меня сейчас, и я сохраню тебе жизнь, проведу тебя дорогами Ас Кешал Гаум, покажу тебе Акиджайс. Ты будешь единственным перворожденным, кто прошел так далеко в этом веке. Мы преподнесем Варн для Кежембер. И все войдет на круги своя.
— То ты обещаешь убить меня, то прочишь мне блага своего омерзительного рода. Нет уж, тварь. Я отпущу тебя не раньше, чем обстоятельства поставят меня в тупик. Насмехаешься над человеческой способностью хранить верность? Зря. Мы храним верность разуму. Для меня нет разницы, какому разумному существу я даю обещание: тебе или человеку. А ты — фанатик, ослепленный вашей безумной идеологией.
— Не Кежембер выбирают свой путь. Путь выбирает Кежембер. Бемеран Каас — выбирает Кежембер.
Кири ухватился за перекладину одной из колодок, налег весом тела и начал разворачивать конструкцию, внутри которой был закован омар. Донесся скрип каких-то шестерней, потом влажный звук, с которым небольшие колеса ехали по мокрому камню. Постепенно взгляду пленника открылся маленький научный лагерь: палатки и громоздкие машины, установленные прямо под дождем, на подставленной всем ветрам верхней плоскости Экватора. Но еще прежде лагеря друзья смогли глазами омара увидеть Литтапламп: город многих куполов сверкал на горизонте, словно россыпь белых энергетических кристаллов. Кири, похоже, тоже бросил взгляд на север.
— Не верю, что когда-либо увижу Акиджайс. А вот ты действительного многого достиг. Ты единственный из нерожденных, кто зашел так далеко на север. Кто еще из твоих соплеменников мог стоять на Экваторе и смотреть на ту сторону?
Омар промолчал. Его взгляд притягивало что-то, находящееся в самом центре маленького лагеря. Там, просвечивая сквозь стенки палаток, мерцало зарево невероятной красоты. Лучи золотистого и голубого света, смешиваясь, играли друг с другом. Это зрелище было тем более притягательным, чем более серым и уродливым казался окружающий мир. Но было в лагере и что-то другое — какая-то тень, которая простирала свои эфемерные руки вокруг светоча.
— Варн ашихуд мегара — он горит уже не так ярко. Архака накар. Вижу. Ты сделал все, как я сказал. Ты принес ее, принес Бемеран Каас — Великую Тьму.
— Да, я принес ее. Но не так много, как ты хотел. Лишь столько, сколько нужно по моим расчетам, чтобы удержать под контролем безумный эксперимент моих друзей.
— Ты проиграешь, вашука мигар, глупый человек. Варн обхитрит тебя.
— Замолчи. Ты не будешь рад выдать меня моим товарищам.
Толкая изо всех сил, Кири покатил установку с омаром к центру лагеря — прямо к той точке, где светоч боролся с тенетами тьмы. Взгляд продвигался вперед медленными рывками. Влажно шуршали колеса, скрипели колодки. Все ближе и ближе был волшебный свет.
— Они не говорят, — прошептал Тави, — поэтому можно я скажу? Это Аджелика Рахна? То, о чем они сейчас спорили — это Аджелика Рахна?
