— Бемеран ду, — прохрипел он, — нариба араша каваардан. Дай мне силу. Будь мне как мать. Ширит пехрак авар. Позволь мне закончить начатое. Не жаль. Инбак. Не жаль. Пощади. — Но, похоже, легче ему не стало. И тогда он, всхлипывая, заново начал читать молитву смертника, которую бормотал в самом начале цепочки воспоминаний, еще до появления Кири. Он произносил ее слова и смотрел на то, как сияющая слизь прожигает, пожирает его кишки. — Кежембра вега дашаран. Инвала ситуишь танак. И я акаша кежембер. Вытаю вдра сафарают. Гезангра виврахат таликахин. Наварают нигану гре. Де кежембер шахар. Сикаджа одабун мохаб.
Хинта ощутил у себя в горле спертый, мучительный комок слез, а в сердце — ужас и скорбь. Особенно ужасно было то, что даже этот омар, в каком-то смысле, вел себя как герой. И Кири вел себя как герой, когда ради своей идеи сделал то, что сделал. И при этом омар и Кири были чудовищами. Истинными героями были друзья Ивары и Аджелика Рахна. Но все они стоили друг друга, и оттого в их конфликте была трагедия, которая разрывала душу. Хинта осознал, что можно демонстрировать силу и выдержку, терпеть боль, стоять до последнего, жертвовать собой — но не быть героем. Оказывается, даже чудовище могло проявлять героизм. Оказывается, убийца, предатель и враг мог быть не меньшим храбрецом, чем те, кому он вредил.
А потом Хинта заметил какой-то новый, странный источник света позади терминала. До сих пор голограмма заслоняла этот свет, но теперь он стал слишком сильным. Удивленный и растерянный, Хинта шагнул в сторону и обнаружил, что пластиковый контейнер, внутри которого лежали платы омара, охвачен фиолетовым сиянием.
_____— Ивара, — окликнул Хинта, — Тави, здесь…
Договаривать ему не пришлось, все увидели то, о чем он говорил. Сияние становилось все ярче; вот оно стало таким ярким, что на протяжении нескольких мгновений Хинта не мог различить, где его центр. Щурясь, он разглядел, что сияет тот металлический кристалл, который с самого начала пугал его. Вокруг кристалла клубилась плазма, казалось, само охладительное масло, в котором лежали платы, уже тоже превращается в плазму.
— Надо его выключить! — закричал Тави.
— Но мы не увидели конец… — начал Ивара. На мгновение Хинте пришло в голову, что у них повторяется ужасный сценарий из прошлого: как и друзья Ивары шесть лет назад, они сейчас тоже не смогут договориться, и это приведет к какой-то катастрофе. Все замерло: омар на голограмме почти не двигался — лишь выдавливал из себя сквозь стон священные слова, мальчики остановились в нерешительности. Но потом Ивара сам же разрешил ситуацию — наклонился и выдернул из розетки силовой кабель. Раздался звук, словно раскаленный металл бросили в ледяную воду. Голограмма исчезла сразу, фиолетовый свет кристалла ослабел и начал постепенно угасать. В комнате сгустились сумерки. Тогда Тави зажег обычный электрический свет. Платы омара тлели, как догорающий фрат, только не голубым, а фиолетовым.
— Что это было? — спросил Хинта.
— Видимо, в нем что-то еще осталось от той энергии, — сказал Ивара.
— Почему мне кажется, что это что-то было полуразумным и злым?
Ему никто не ответил.
— Ивара… — позвал Тави.
— Что?
— Я не знаю, как сказать. — В глазах у Тави блестели слезы.
— Тогда не торопись. — Учитель выглядел очень спокойным — поразительно спокойным, даже счастливым.
— Но…
— Я больше не страдаю. Для меня все сбылось. Я снова их увидел — а думал, что не увижу уже никогда. Теперь, впервые за все эти годы, я могу закончить то, ради чего они погибли. И я не один. Мы вместе можем это закончить.
Он посмотрел на Тави, на Хинту, улыбнулся, а потом просто обвел комнату взглядом — словно хотел навсегда запомнить это место. И в этот момент у них над головой зашипели встроенные в потолок динамики системы оповещения.
— ЖИТЕЛИ ШАРТУ, ЖИТЕЛИ ШАРТУ, ЖИТЕЛИ ШАРТУ, ВНИМАНИЕ. ЭТО СООБЩЕНИЕ БУДЕТ ТРАНСЛИРОВАНО ПОВСЕМЕСТНО НА ОБЩИХ АВАРИЙНЫХ РАДИОЧАСТОТАХ ШАРТУ И В АТМОСФЕРНОМ ВЕЩАНИИ ПО ВСЕМУ ПОСЕЛКУ. СООБЩЕНИЕ БУДЕТ ПОВТОРЯТЬСЯ КАЖДЫЕ ПЯТЬ МИНУТ. ЕСЛИ ВЫ НЕ ОТНОСИТЕСЬ К ЮРИСДИКЦИИ ШАРТУ, НО УСЛЫШАЛИ СООБЩЕНИЕ — МЫ ПРИНОСИМ ИЗВИНЕНИЯ ЗА ТО, ЧТО ЗАНЯЛИ ЧАСТОТУ.
— Как в день гумпрайма, — произнес Тави. Они напряженно переглянулись.
— ПРОСИМ ВСЕХ СОХРАНЯТЬ СПОКОЙСТВИЕ. ГРУППА ОМАРОВ ПЕРЕСЕКЛА ГРАНИЦЫ ЮРИСДИКЦИИ ШАРТУ. БУДУТ ПРИНЯТЫ ВСЕ МЕРЫ, ЧТОБЫ ОСТАНОВИТЬ ПРОДВИЖЕНИЕ ОМАРОВ К ПОСЕЛКУ. ПОВОДОВ ДЛЯ ПАНИКИ НЕТ. ВСЕХ ГРАЖДАНСКИХ ЛИЦ, КОТОРЫЕ НАХОДЯТСЯ ВНЕ ПОСЕЛКА, ПРОСИМ ПРОСЛЕДОВАТЬ В ПОСЕЛОК. ТЕХ ГРАЖДАНСКИХ ЛИЦ, КТО НЕ ПОЛУЧИЛ ПРЕДПИСАНИЯ НАПРАВИТЬСЯ В КОНКРЕТНОЕ УБЕЖИЩЕ, ПРОСИМ ПРОСЛЕДОВАТЬ В АДМИНИСТРАТИВНЫЙ КОМПЛЕКС ШАРТУ. НАПОМИНАЕМ, ЧТО В УБЕЖИЩАХ СОЗДАНЫ СПЕЦИАЛЬНЫЕ МЕСТА ДЛЯ ДЕТЕЙ И ПОДРОСТКОВ, А ТАКЖЕ ДЛЯ БОЛЬНЫХ И СТАРИКОВ. ЖИТЕЛЕЙ ОКРАИННЫХ ДОМОВ ПРОСИМ ПРОСЛЕДОВАТЬ К НАЗНАЧЕННЫМ УБЕЖИЩАМ. ТЕХНИКАМ А-РАНГА ПРИКАЗАНО ПРОСЛЕДОВАТЬ НА СВОИ ПОСТЫ. ВОЕННООБЯЗАННЫМ ПРИКАЗАНО ПРОСЛЕДОВАТЬ К НАЗНАЧЕННЫМ ПУНКТАМ СБОРА.
— Это мы сделали? — спросил Хинта. — Это сделал кристалл?
— Нет, — сказал Ивара, — рано такое предполагать.
— ЕЩЕ РАЗ ПРОСИМ ВСЕХ СОХРАНЯТЬ СПОКОЙСТВИЕ. ПОВОДОВ ДЛЯ ПАНИКИ НЕТ. ПРОСЛЕДИТЕ ЗА КОМФОРТОМ БОЛЬНЫХ И СТАРИКОВ, ОБЕСПЕЧЬТЕ БЕЗОПАСНОСТЬ СВОИХ ДЕТЕЙ, А ЗАТЕМ НАПРАВЛЯЙТЕСЬ ТУДА, КУДА ВАС ПРИЗЫВАЕТ ДОЛГ, ЛИБО ОСТАВАЙТЕСЬ С ТЕМИ, КОГО ВЫ ДОЛЖНЫ ОПЕКАТЬ. НЕ ВЫХОДИТЕ НА УЛИЦУ БЕЗ ПРИКАЗА, ПРЕДПИСАНИЯ ИЛИ КРАЙНЕЙ НЕОБХОДИМОСТИ, НЕ ПОКИДАЙТЕ ДОМА И УБЕЖИЩА ДО ОКОНЧАНИЯ ВОЕННЫХ ДЕЙСТВИЙ. КОНЕЦ СООБЩЕНИЯ. СООБЩЕНИЕ БУДЕТ ПОВТОРЕНО ЧЕРЕЗ ПЯТЬ МИНУТ.
Хинта ощутил внутри у себя странную непоколебимость. Страха не было. Он стал другим. Впервые за всю свою жизнь он был готов к сегодняшнему дню. И в своих друзьях, когда они переглянулись, он увидел то же самое — не страх, но знание и волю. Аджелика Рахна сквозь годы и память омара сумел что-то им передать, восстановил, дополнил каждого из них. И вот они стояли и смотрели друг на друга, и видели друг в друге красоту. Казалось, весь мир вокруг них может быть сметен взрывом, а они останутся — несокрушимые яркие души, знающие истину, верящие в дружбу. И постепенно все трое начали улыбаться друг другу — это был необычный момент, момент невероятного затишья, точка покоя на фронтире рушащегося мира.
Часть пятая
ВЫБОР
А Слон поет глубоко в чаще
О звезде мира без смерти и боли,
Но ни один астроном не
