— После этого нападения опять что-то изменится. Погибнут люди — скорее всего, кто-то уже погиб; начнется новая волна шартусского патриотизма; на улицах станет еще опаснее; тебе придется снова работать на твою семью. Я знаю, как это происходит. У этих вещей всегда один и тот же сценарий. — Широко раскрытые глаза Тави казались очень темными. В них читалось предчувствие одиночества. — Эту квартиру займет кто-то другой. Возможно, кто-нибудь из «Джиликон Сомос», ведь они неизбежно начнут сюда приезжать, отправлять своих инженеров и управленцев.
— Ты… — Хинта хотел спросить, насколько часто Тави бывал в доме у Ивары.
— Я буду в порядке. Смотри: там, за окнами, в том крыле, зал гумпрайма. Видно тени людей. Думаю, там уже толпа, и скоро их начнут переводить сюда.
— Ага.
В наступившей тишине опять зазвучало стандартное сообщение. Оно повторялось так часто, что Хинта выучил его наизусть.
— Мама уже должна была прийти.
— Да. Перезвони ей.
— Она задыхается. Если она сейчас спешит где-то по улицам, я своим звонком только собью ее.
— Как думаешь, она пойдет через центральный шлюз?
— Нет. В твою дверь.
— Тогда надо спуститься.
Они ровно успели вернуться, когда Лика позвонила с улицы. Ашайту она несла на руках. Пройдя через шлюз, она отпустила его и обессиленно привалилась плечом к стене прихожей. Ее дыхательная маска сильно запотела, лицо покрылось красно-белыми пятнами. Она была почти в обмороке.
— Мама? — Хинта передал брата в распоряжение Тави, а сам помог матери снять шлем. — Ты несла его всю дорогу? А как же Иджи?
— Ключ от гаража… Атипа случайно забрал… Что было делать? Я пошла так…
— Лучше бы ты осталась дома. Омары могут и не дойти до Шарту.
— Да. Зря я…
— Не надо себя корить, — сказал Тави. — Мы же понимаем, как принимаются такие решения. Казалось, что времени нет.
Лика ненадолго подняла на него благодарный, заинтересованный, оценивающий взгляд, но ей было слишком плохо, и ее внимание быстро угасло. Мальчикам пришлось подхватить ее под руки и отвести туда, где собирали других больных. Вчетвером, с Ашайтой, которого Хинта придерживал за плечо, они проталкивались сквозь взволнованную толпу. Некоторые из присутствующих в страхе оборачивались в их сторону; на смутно знакомых лицах Хинта читал один и тот же набор реакций — сначала люди думали, что видят раненого, потом до них доходило, что это просто больная женщина, и весь их интерес мгновенно сменялся глухим недовольством. Их раздражало, что нужно уступать место, что их вырвали из привычного круга их домашних и рабочих дел, и что теперь они будут делить свое пространство с кем-то, кому может понадобиться их помощь и кому они из вежливости не смогут отказать. А потом начинал работать сам механизм вежливости, и они отступали в сторону, убирали ноги, отодвигали сумки, дергали вслед за собой своих детей. Толпа была неравномерной — в одних помещениях людей было так много, что там не удавалось пройти по прямой, но раз или два они находили пустые коридоры, где им никто не мешал. Все время приходилось спрашивать дорогу — никто ничего не знал, царила неразбериха. Наконец, они отыскали небольшой конференц-зал, где собирали больных. Там было полно злых стариков и молчаливых полусонных калек, прикорнувших в своих инвалидных креслах. Ликой тут же стали заниматься, а мальчикам велели идти в детскую комнату рядом с гумпраймом. Там их зарегистрировали в качестве детей без родителей. Пришлось ждать. Пару раз, но лишь издали, они видели Ивару — тот провожал куда-то группы подростков, раздавал одеяла. Лишь через час он улучил минуту, чтобы подойти к ним.
— Ра, — обрадовался Ашайта.
— Мы все сделали, — сказал Тави, возвращая ему ключ.
— Что теперь? — спросил Хинта.
— Здесь места не хватило. Зал гумпрайма набит битком. Кресла унесли, теперь там повсюду постели — даже вокруг кафедры. Поэтому детей и семьи с детьми решили перевести в наше крыло. Вы возвращаетесь к Тави. Я присмотрю, чтобы комнату Тави оставили за вами. Подселю к вам ваших одноклассников. Когда я говорил о твоей квартире, рядом со мной стояла женщина, кажется, ее имя Кифа. Она сказала, что ее племянник учится с тобой.
— Кифа, тетя Дваны? — упавшим голосом переспросил Хинта.
— Это плохо?
— Нет, — сказал Тави. — Просто Двана это мальчик, с которым у нас очень странные и сложные отношения. Мы когда-то почти дружили, но из этого ничего не вышло.
— Жаль. Я бы не сделал так, если бы знал. Но он не ходил ни на один из моих предметов. И вы двое никогда о нем не говорили. Я могу…
— Впрочем, его тетя хорошая женщина, — быстро добавил Тави. — Если она с ним, то все станет намного проще. Пусть будет так.
— Ладно.
— А как ты?
— Работаю. Успокаиваю людей. Раздаю одеяла. Делаю все, что могу. Боюсь, это еще надолго. Кто-то прибывает издалека. У многих есть особенные проблемы, которые приходится для них решать. Если выдастся минута, я зайду к вам.
— Спасибо.
— Идите к себе. Ашайте уже пора ложиться спать.
Это было правдой — младший брат устало вис на руке Хинты. Так они и разошлись: Ивара остался в круговороте толпы, а мальчики через заполненные людьми коридоры вернулись к квартире Тави. Там их ждала Кифа с постельным бельем.
— Мне сказали, у вас здесь нет взрослого, так что в этом качестве буду я. Ребята несут матрасы. Нужно будет подготовить десять спальных мест. Или больше, если к нам подселят еще.
— У меня есть кровать, — сказал Тави. — Я хочу отдать ее Ашайте.
— Да, пусть он ляжет уже сейчас, — попросил Хинта.
— Конечно, конечно…
Через пять минут Ашайта уже был в постели. Но он так и не уснул: звуковое сообщение продолжало повторяться каждые пять минут, беспокойным эхом разносясь по помещениям административного центра. Хинте казалось, что эти формальные слова кислотой въедаются ему в мозг.
Коридор перед квартирой Тави постепенно заполнялся детьми и подростками. Поползли слухи. Их передавали неохотно — никто не понимал, откуда они берутся, и все делали вид, что не верят в них. Но вот кто-то сказал, что пали все форпосты, что офис шерифа пуст, что администрация бежала — тайком уехала на тихоходном, что перестрелку уже слышно
