— Это был несчастный случай. Квандра пытался продемонстрировать одну новую технологию. Три сотни человек — все с высшим уровнем допуска — получили приглашения на полигон. В том числе и наша семья. Лива решил не ходить. Но Итака стал нас уговаривать. А у нас не нашлось веской причины, чтобы ему отказать. — Она передернула плечами. — На полигоне произошел взрыв. Несколько осколков достигли трибун. Так он и погиб — на месте, где стоял, за секунды.
Хинта вдруг вспомнил, как Лива говорил про тайный проект Квандры — что тот обернется катастрофой. Значит, это было уже не в первый раз. Словно какое-то проклятие лежало на всех, кто вышел из Джада Ра. Они пытались сделать что-то уникальное, часто терпели неудачи и ужасно дорого платили за свои ошибки: всегда кто-то погибал. Друзья Ивары были лучшими — они не убивали других, они лишь погибли сами. Квандра, пусть и нечаянно, но убивал других.
— Медицина, даже самая лучшая, не всесильна. — Голос Инки оставался ровным. — Она не воскрешает мертвых.
— Извините, — попросил Хинта. — Я спросил прежде, чем подумал.
— С друзьями всегда так и делай. Люди должны говорить между собой. Мы ничего не узнаем, если не будем спрашивать, не будем рассказывать. У нас с сыном было правило — он имел право получить честный ответ на любой вопрос. Так он и узнал про это мероприятие. Если бы он не узнал, то остался бы жив. Но я все равно верю, что мы не должны были ему лгать.
Две комнаты, которые она показала мальчикам, были расположены друг рядом с другом, но выглядели по-разному. Бывшая детская сохранила в себе ощущение уюта, здесь осталось много мелких вещей: стеллажи с игрушками, барельефы на стенах, спортивный инвентарь. Гостевая комната была обставлена в официальном стиле — серая мебель, двуспальная кровать, большой рабочий стол с терминалом. Тави вызвался лечь в гостевой, и Хинта подумал, что это из-за того, что в бывшей детской ему сделалось не по себе: все эти игрушки, барельефы, теплые цвета — все это слишком походило на прежнюю комнату самого Тави, и на ту комнату, которую для него готовили в доме Джифоя.
— Хорошо, — сказал он. — Тогда я останусь здесь.
— Отдыхайте, — улыбнулась им Инка. — Можете брать любые вещи. Если вам что-то не подойдет, например, обувь окажется не по ноге, позже мы все это купим. Сейчас середина дня. Не знаю, когда вы двое проснетесь. Дом большой, поэтому у нас есть местные коммуникаторы. Пользуйтесь ими, чтобы позвать меня или Ливу — в любое время, даже ночью.
— И Вы обещайте, что не будете нас щадить и разбудите, как только что-то важное произойдет, — попросил Тави.
— Конечно. Если изменится ситуация с Иварой, или случится что-то еще, что напрямую вас касается, мы вас разбудим.
Потом Инка ушла, и они остались вдвоем. Они остановились в коридоре, у входа в бывшую детскую. У Хинты было такое чувство, что надо что-то сказать, что надо произнести тысячу новых важных слов, подвести итог всему, что произошло. Но не было сил.
Тави слабо улыбнулся.
— Знаешь, все это время — от момента, когда мы были вынуждены выключить воспроизведение памяти омара, и до текущей минуты — все это время я продолжал думать. Я думал даже тогда, когда нас убивали. И я боялся, что мы умрем прежде, чем я успею поговорить с тобой и с Иварой.
— Ты хочешь поговорить сейчас? — безнадежно спросил Хинта.
— Нет. После отдыха, на свежую голову. Нам нужна хоть какая-то пауза посреди всей этой круговерти, нужен просвет. И я знаю, что, если у нас хватит времени, то мы в одном разговоре соединим еще целый пучок важных нитей, достроим эту картину почти до конца. Ведь мы так много узнали.
— Да, — согласился Хинта. — И, — шепотом добавил он, — я хочу обсудить с тобой наших новых друзей.
Тави кивнул.
— Пусть нас не мучают кошмары.
— Пусть отстранится все зло.
Они разошлись по комнатам.
Раздеваясь, стягивая с себя чужую и чуждую мешковатую одежду, Хинта вдруг до конца осознал, насколько он устал. Проходило действие тех тонизирующих слабых наркотиков, которые им с Тави дали в машине у Ливы, и он снова ощутил себя разбитым, уничтоженным, выплюнутым войной существом. Болела обожженная кожа, слезились глаза, в ушах стоял звон. Мир плыл вокруг. Почти падая, с трудом переставляя негнущиеся ноги, он кое-как добрался до постели и обнаженный забрался под покрывало. Вокруг царили тишина и покой, и само это ложе приветливо встретило его тело — уже год здесь никто не спал. Хинта попытался расслабиться, насладиться отдыхом, дать себе время, чтобы подумать о каких-то вещах. Но сон навалился на него черной роковой стеной. Мир упал мимо его сознания. И, вопреки пожеланию Тави, он оказался в кошмарах. Он снова бежал, тряс мертвых людей за плечи, целовал пепельное лицо погибшего брата, наблюдал, как омары жрут человеческое мясо. Он снова сидел на Круне, бил того камнем, кричал и пытался сорвать с него шлем. Война выжгла его изнутри, захватила разум и сердце. И во сне она правила свой бал, здесь от нее не было освобождения. Да, они спаслись, скрылись, они были в этих чудесных богатых покоях — но их души все еще страдали в том огне, из которого сбежали их тела.
_____Проснулся Хинта с осознанием, что еще никогда не переживал такого страха во сне. Его лихорадило, все тело покрылось потом, мышцы напряглись и болели. Пытаясь отдышаться, он сел на постели. Вокруг царили сумерки. Спальня была чужой и все же казалась знакомой. На мгновение Хинта принял ее за комнату Тави, и его сердце наполнилось великой радостью.
«Ничего этого не было, — восторженно подумал он. — Омары не напали, Ашайта жив, живы все наши знакомые. Шарту не сгорел. Мы в Шарту. Все это было сном, огромным, страшным сном. И солдаты «Джиликон Сомос» никогда сюда не придут. И Ивару не ранят. И я не попытаюсь убить Круну. Какое счастье, что это был только сон».
Он провел руками по лицу, чтобы отереть пот. Кожа на лбу
