Тави кивнул.
— Ты вчера хотел поговорить, — напомнил Хинта.
— Да. Но сейчас я хочу сказать другое — не то, о чем хотел сказать вчера. Я ведь тоже стал думать о себе, когда проснулся. Помнишь, что мне рассказала мама?
Мысли Хинты были слишком далеко от воспоминаний об Эрнике и ее делах, и он помотал головой.
— Она думала, что я умер, а потом вернулся или меня вернули. Этот город мне не чужой. Я здесь жил. Если со мной что-то произошло, я хочу об этом знать. Проверить, найти следы. Здесь должен быть свой колумбарий, может, и не один — город очень велик… Я ничего об этом не знаю, но в каком-то месте здесь хоронят мертвых. Там должна быть погребальная камера моего отца. И если мама не лгала мне и не была сумасшедшей, то там будет и моя погребальная камера. Я хочу ее найти. Я хочу увидеть это место и эти вещи своими глазами. Хочу посмотреть в лицо своего барельефа, открыть посвященную мне дарохранительницу, если только та существует.
Хинте стало не по себе.
— Это сумасшедшая идея.
— Все, что сказала тогда мама, было похоже на безумный бред. И я мог быть лишь в ужасе от ее слов. Но теперь все по-другому. Я в этом городе. Я не могу просто так бросить эту тему. Я должен понять. Я должен подтвердить или опровергнуть ее слова. Ты говорил, что тебе все казалось нереальным. А теперь представь, как себя чувствую я. Кто я, если женщина, меня родившая, заявляет мне, что меня нет, что я подделка, кукла, которую ей подсунули вместо ее ребенка?
— И ты хочешь?..
— Да. Инка показала мне, как пользоваться терминалом в моей комнате. Это не похоже на тот доступ, который ты с отцом получал через принадлежавший Ашайте терминал обучения больных детей. Здесь сеть совсем другая — она как целый мир. Ей можно задавать вопросы, и она дает множество ответов. Мы можем узнать любую общую информацию про Литтапламп: в том числе, сколько здесь колумбариев и как найти ячейку конкретного мертвеца.
— Мы найдем его адрес через терминал, а потом попросим Инку отвести нас туда, когда она будет устраивать нам экскурсию по городу?
— Да.
Некоторое время они просто ели. Хинта ощущал в себе двадцатичасовой голод. На этот раз он был в состоянии воспринимать оттенки вкуса. Еда была под стать здешнему воздуху, здешней роскоши — такая же обильная и богатая. Блюда ломились живыми фруктами, запах незнакомого жареного мяса щекотал ноздри и дурманил. В глубоких тарелках, разделенных на хитрые секции, плескался жирный бульон трех сортов. Хинта ел и ощущал, как покой и сытость обволакивают его изнутри.
— Не налегай так сильно, — предостерег его Тави, — а то начнешь засыпать или тебе станет плохо, как мне вчера вечером. Эти вещи хороши для тех, кто к ним привык. А мы с тобой жили в совершенно другой среде.
— Я привык, что стол остается пустым, когда я заканчиваю есть.
— Ты посмотри на этот стол. Если два человека все это съедят, они умрут. Мы — точно умрем. Нет. Здесь никто никогда не доедает. Я видел, как ест Инка. Она берет по две ягоды, съедает их и уходит. Они с Ливой, выросшие в роскоши, почти не едят все это, лишь притрагиваются и снова занимаются чем-то своим. И они не готовят: думаю, они даже не умеют.
Потом они заговорили о прислуге.
— Это так странно, — сказал Хинта. — Я лег в постеленную кровать, надел чистую одежду. В ванной комнате тоже все было чистым и на своих местах. Уже второй раз нам — а тебе третий — накрывают на стол. Машины здесь ездят сами. Когда подходишь к окнам, в саду всегда видно охрану — стоят, как истуканы, ничего не делают. Я словно стал каким-то вельможей. Но ведь на самом деле все эти слуги, наверное, более обеспеченные люди, чем я и моя семья. Моих родителей не взяли бы прислуживать слугам семьи Огафта. Но сейчас я сам вдруг стал наравне с семьей Огафта.
— Потому что мы их гости.
— Но для меня дико, что я могу приказывать этим людям! Я могу сказать какой-нибудь из служанок: принеси мне, — и она пойдет и принесет. А в Шарту эта служанка по богатству и статусу была бы почти как Джифой. Ну, то есть, я не знаю, кем бы она была. Я не знаю даже, как это сравнивать.
— Думаю, в доме семьи Огафта слуги ведут себя довольно свободно, потому что их хозяева милые и мягкие люди. В других домах элиты правила могут быть намного строже.
Хинта удрученно качнул головой.
— Но даже здесь, у этих людей нет лиц. Они словно призраки. Они прибегают и убегают. Они не называют своих имен. Они не знакомятся с тобой, как это сделали бы нормальные люди. Они лишь подобострастно исполняют что-то, а потом уходят. Идешь по дому и не встречаешь их — делается непонятно, куда все делись. Но как только тебе что-то нужно, они рядом.
— А ты спроси. Спрашивай их имена. Если ты проявишь инициативу, они с тобой познакомятся.
Хинта удивленно на него посмотрел.
— А ты так делал?
— Вчера после ужина мне было не просто плохо. Когда я лег, меня стошнило на постель. Мне было стыдно, и я выразил свою благодарность женщине, которая пришла все это убирать. Оказалось, ее зовут Рута. Она мне все про себя объяснила. У нее узкие обязанности. Она занимается только тканями: бельем, одеждой, коврами, портьерами. Ее почти всегда можно найти в комнате, где стоят стиральные автоматы. Вот так. — Тави улыбнулся. — Если не хочешь, чтобы они были тенями, слепо выполняющими твои приказы — поговори с ними.
Хинта улыбнулся в ответ.
— В тебе столько аристократизма…
— Но почему? Это ты повелеваешь слугам, а я начал относиться к ним как к людям.
— Нет, это ты с ними можешь говорить, потому что в тебе есть такой стержень. Ты можешь найти людей в тех, кто действует как автомат, и убегает, выполнив работу. Именно поэтому ты
