— Ты чувствовал себя там дома?
— Нет.
— Почему?
— Пространство ощущается там иначе. И есть особые сложности. На теневой стороне Луны царит беспощадный холод, и еще более беспощадный жар — на освещенной стороне. Лучи солнца обжигали наши скафандры, нарушали работу оборудования.
— Вы не смогли понять часть технологий древних? Не знаете, как те преодолевали эти проблемы? Как они смогли в таких условиях возвести целый город?
— Хватит, — вмешался Квандра. — Это закрытая информация. К чему такой допрос?
— Чтобы показать обратную сторону твоей лжи, — ответил Ивара. Внезапно его голос обрел пугающую силу. — Ты говоришь, мы на технологической вершине? Что наши бедняки будто бы строят себе дома столь же совершенные, как космические корабли древних? Но твои люди заживо горели там. И я догадываюсь, о какой части жертв и ошибок вы все сейчас молчите. Сколько ученых вы туда загнали, чтобы те приняли смерть в лишенной воздуха пустоте, среди мертвых камней, впитавших в себя радиацию космоса?
На скулах Праты шевельнулись желваки, но он ничего не ответил.
— Нет, мы не на вершине. Мы, возможно, карабкаемся обратно на вершину. Но мы не на ней. И наши технологии сейчас уступают технологиям Золотого Века. Вы летели туда на ракете, которой почти тысяча лет, и она не подвела вас. Но сами вы такую ракету построить не в силах. К чему тщеславие, когда вы по-прежнему побираетесь на местах древних свалок?
— А разве ты сам не делал этого? — спросил Киддика.
— Я археолог. Я только это и делал. Но я не смел оскорблять своим самомнением ни одну из прежних эпох. Я никогда не заявлял о своем превосходстве над древними или над героями Великой Зимы. Я считаю, что мы на закате, на грани катастрофы, на пороге конца нашей культуры.
— Мы строим наши собственные ракеты, — сказал Квандра. — Они почти готовы, и они будут лучше, чем ракеты древних. И мы копим несметные топливные ресурсы для дальних полетов в космос. Каждая трудность — это просто этап нашего становления. Мы преодолеем все трудности. И жар космических светил, и холод космических теней — все станет нам подвластно. Прата ведь здесь сейчас — вернулся, выжил. Мы не проигрываем, мы побеждаем.
— И ваши ракеты взрываются вместо того, чтобы лететь? Так погиб юный Итака?
— Прошу тебя… — начал Лива.
— Я говорю это не для того, чтобы причинить тебе боль. Я говорю это потому, что гибель твоего сына — очередное подтверждение кровавых ошибок, которые совершил мой брат. А все его ошибки свидетельствуют об общей неполноте, неверности и несправедливости его философии.
— Опять вина? — ядовито спросил Квандра. — А мне казалось, мы уже исчерпали эту тему.
— Нет, дело не в ней. Дело в том, что люди гибнут тогда, когда пытаются слишком быстро сделать нечто, чего не умеют. Не существует техники безопасности, когда будишь неизведанную стихию. Гибель моих друзей не была исключением. Но они не хвастались тем, что управляют миром вокруг себя, не собирали трибун. Они рисковали только собой.
— Обвиняешь меня в том, что я зазнался?
— Да. Именно это я и говорю. Ты не ученый. Ты либо авантюрист, блефующий в попытке доказать свое божественное могущество, либо маньяк, одержимый властью и манией величия; либо и то, и другое в одном лице. Но твоя настоящая власть в тысячу раз меньше, чем ты хочешь думать и чем ты пытаешься показать. Ты — тиран, глава корпорации, один из последних могущественных политиков умирающего человечества. Ты можешь подмять под себя свое поколение. Ты можешь ускорить или замедлить гибель ойкумены. Но в любом случае ты обречен. Если никто вопреки тебе не изменит ситуацию, то через век или два не останется тех, кто вспомнит твою философию, потому что не останется живых людей.
Хинта ощутил, что выходит из оцепенения, освобождается от оков. Ощущение присутствия друзей вернулось к нему, он снова услышал свои мысли, снова воскресил в себе все, ради чего они работали и рисковали собой, снова почувствовал близость золотых вещей. Ивара сделал нечто невероятное: своей речью, своими возражениями, своим непоколебимым противостоянием он создал поток энергии, который теперь двигался наперекор тяжелому, мертвенному давлению Квандры.
— Да, я политик, — ответил тот. — И тиран. И я все еще не бог. Моя философия, как и любая философия, обладает огрехами, потому что является идеализацией, стремящейся включить в себя слишком большую картину мироздания.
— Нет, это не огрехи. Не надо пытаться выдать недостатки твоей философии за мелочь. Она вся ущербна от начала и до конца.
— Говори что хочешь, а мы уже идем по этому пути и достигнем всех своих целей. Мы долетели до Луны, долетим и до дальних звезд. И Землю мы не оставим, и не погибнем на ней. А к самым тяжелым условиям мы найдем новые способы адаптироваться.
— Но дальние звезды — это очень далеко, — вдруг тихо, надломлено вмешался Лива. — Даже древние не бывали там. Их ракеты не полетят за пределы сияния Солнца. Ивара прав, на Земле не было, нет, и, возможно, уже никогда не будет тех технологий, о которых ты мечтаешь.
— Но эти технологии есть, или будут в самом ближайшем будущем. И первая из этих технологий уже применена. Темная материя оказала нам услугу. Благодаря келп-тла мы адаптировались к ее воздействию. Впервые за историю мы можем выйти за границы своей звездной системы, выжить там, где нет жизни. Мы можем преодолеть барьер ничто, который был непроницаем для наших далеких предков. А все то, чего нам еще не достает, мы найдем на Луне. Потому что там есть корабль, который прилетел из другой галактики, корабль, который сами древние изучали, чтобы его технологиями усовершенствовать свои ракеты.
Хинта бросил быстрый взгляд на своих друзей — Квандра опять говорил о том, чего им не хватало, подтверждал, что ковчег золотого семени существует.
— Вор, — сказал Ивара. — Ты строишь философию своей великой автономности, но вынужден на каждом шагу брать чужое, или, хуже того, чуждое — то, что никогда не будет дружественно человеку.
— Тебя не удивило то, о чем я сказал? Ты не спросишь
