Хинта в первое мгновение даже не смог понять, что происходит — ему показалось, что это черные тучи обычной Бемеран Каас снова сгустились под сводом тоннеля, складываясь в клубящиеся рукава мрака. Потом до него дошло, что на этот раз тьма состоит из отдельных существ. Все это время они наблюдали сверху, киша там сотнями, тысячами, тихо и быстро ползли, цепляясь стальными когтями за пористый камень; это из-за их движения казалось, что мерцают и перемещаются в скальной толще пятна призрачного сияния — мириады темных получеловеческих силуэтов заслоняли собой свет. Теперь они начали атаку.

— Брось их! — закричал Тави. — Не добивай!

Ивара оборвал свое сражение с монстрами, и они снова побежали вперед. Сверху на них черным куполом опускалась орда новых чудовищ. Одни омары скользили вниз по тросам, другие сидели на плечах первых, третьи — на плечах вторых. Когда у первой волны выходила длина тросов, вторая начинала выпускать свои, третья спускалась вниз с первых двух, четвертая же лезла, падала, съезжала по всем остальным. Тоннель заполнился посвистом стали, раскатилось эхо тысячи голосов, дно золотой реки содрогнулось от воинственного клича. Потом заговорили далекие пулеметы. Первые неточные выстрелы достигли поверхности золотой реки: пули завизжали о металл, разом провалились и осыпались многие из чудесных фрактальных окон. Огонь был еще недостаточно плотным, и боевые скафандры уберегли людей от россыпи редких попаданий; Хинта ощутил, как пули звонко отлетают от его кирасы и наплечников, развернул свой широкий меч у себя над головой и прикрылся лезвием от града новых ударов.

В свой последний рывок они развили почти фантастическую скорость. Как три золотые вспышки, они пронеслись вверх по ступеням и ринулись к спасительному укрытию золотой арки. Но омары все-таки успели достичь арки раньше и черными реками хлынули вниз по золотым опорам, черной стеной упали с золотого свода. Сердце Хинты почти остановилось — он увидел омарье море во всех его бесконечных деталях. Глаза, мерцающие тусклым фиолетовым светом; распухшие головы; жидкие седые волосы; ощеренные острозубые рты; тела, проплетенные трубками всех форм и размеров, зароговевшие и сочащиеся белым гноем; стальные скобы на оголенных костях; полумеханические ноги и руки; когти, дула, крюки, антенны, гарпуны, ножи, пилы; обвисшие лохмотья мертвой плоти и пестрые пучки рваных проводков. Это был воплотившийся, тысячеликий кошмарный сон. Омары двигались как одно — они ползли, падали, прыгали, катились вниз головой, шипели и верещали.

— Кежембра… Кежембер… Варн… Бемеран Каас… Дасаак Утун… Дассаран… — услышал Хинта сонм знакомых звуков и слов, слившихся в единый стон, вопль, ропот, в бормотание слабоумного народа, в рев страшнейшей из армий Земли.

А потом что-то изменилось. Воздух внутри его скафандра странно запах, и Хинта услышал жутковатый, замедленный, распавшийся на тембры боевой крик Тави. Голос Тави почему-то звучал басом, но Хинта все равно его узнавал. Тави что-то говорил, но фраза замерла, растянулась, ушла в безвременье. Хинта ощутил, что не может повернуть голову, и сам тоже издает странный медленный звук, который рвется и рвется, тянется и тянется из его рта. Он продолжал смотреть на омаров, и сначала ему показалось, что те замерли, а потом он увидел, как те стреляют. Один, два, три, четыре… десять… двадцать выстрелов. Вспышечки огня медленно бегут по сотне дул. Пули так же медленно вылетают из стволов, крутятся в воздухе. Руки стрелков дергаются от отдачи — и тоже медленно, очень медленно. Вот омар тянется вниз, хочет спрыгнуть на золотой пол, но он едва движется, пули летят в тысячу раз быстрее, чем он переставляет руки и ноги.

«Время остановилось, — понял Хинта, — мне уже казалось, что оно остановилось, когда мы бежали и прыгали, но теперь оно остановилось по-настоящему. Это делает мой скафандр. Аджелика Рахна снабдил нас чем-то — каким-то газом, который ускоряет восприятие».

Мальчик сжал пальцы на рукояти клинка. Его мышцы исполнились сверхъестественной силы. Теперь он чувствовал каждый нерв, каждый пучок тяжей в своем теле, слышал, как от перегрузки трещат кости, как скрипит перчатка на ладони. Он контролировал абсолютно все. И он начал поворачивать свой меч так, чтобы тот отбил пули — одну за другой, все по порядку. Ему казалось, что он двигается ужасно медленно, но на самом деле он вышел на сверхъестественную скорость. В эти мгновения омары перестали видеть людей. Мечей больше не существовало, тела исчезли — остались лишь три вспышки энергии, которые трансформировались с невероятной скоростью. Сверкнули незримые клинки, и пули, срикошетив от них, разлетелись в разные стороны, посекли самих стрелявших.

Около арочного портала завязался ужасный бой. За считанные секунды там погибло столько же омаров, сколько за ночь штурма Шарту. Нанопена и кровь затопили золотой пол. Сотни корчащихся полумеханических тел падали и умирали, разрываясь на куски, но все равно продолжали стрелять. Ошметки плоти перемешивались с осколками металла, гильзы дождем сыпались в салат из искалеченных тел. Мозги выплескивались из голов, кишки вываливались из животов. Гром тысячи выстрелов смешался с воплями раненых. Из пробитых ранцев снопами били электрические искры. Ломались антенны, корчились оторванные руки и ноги. Окровавленные человеческие клинки пылали зеленым огнем.

Больше всего в эти мгновения Хинта хотел, чтобы его восприятие снова замедлилось. Он видел заторможенную, застывшую во времени боль на лицах своих врагов, удивление в их глазах, вдруг снова становившихся человеческими. В их взглядах, исполнявшихся неожиданного страдания, было что-то знакомое; Хинта помнил это выражение у Ашайты, он понимал это страдание — страдание покалеченного существа, которое вдруг осознает, что сам мир поступил с ним несправедливо. Но пули летели сплошной стеной, и нельзя было опустить клинок, остановиться, нельзя было забывать, что все эти существа уже мертвы, что они сделали свой выбор, что они рабы и слуги чудовищной силы, которая хочет, чтобы такая мясорубка продолжалась везде и всегда — на протяжении эонов, в каждом из обитаемых миров и до самых пределов вселенной.

Эти первые мгновения битвы в субъективном восприятии Хинты превратились в долгие минуты и со страшной ясностью навсегда врезались в его память. Несмотря на то, что он убивал отвратительных тварей, яд чужого страдания быстро проник в его сердце. Он повторял себе, что делает все это ради благой цели, ради собственной жизни и жизней своих друзей. Но чем дольше он видел ужас, чем больше пуль отлетало от его клинка, чем больше смертей он приносил, тем большая усталость его охватывала. И Хинта ощутил, как что-то надрывается в нем. Его глаза затянулись поволокой слез, и сморгнуть эти слезы

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату