ком мечтал. И я увидел, как все возможности вселенной тонкими ниточками тянутся сюда — на эти пыльные улицы, в эти туманные поля, в комнаты наших домов. Это тоже своего рода звездный ветер — но не та его сторона, которая для мертвых, а та, которая для живых. Я теперь верю, что по лучам звездного ветра можно ходить не только между мирами, но даже внутри мира.

— Это красиво, — признал Хинта, — но звездный ветер не поможет тебе перебраться через Экватор.

— Может, и нет. Но вдруг он поможет мне стать человеком, который разобьет цепи, сковавшие всех жителей ойкумены? Может быть, я открою двери и пройду через них, а за мной пойдет множество других людей. Пойми, Хинта, если у нас вообще есть возможность менять свой путь, то она есть именно сейчас. Еще год-два, и мы уже не сможем бросить увлечения своего детства. Нам придется тащить их на себе всю жизнь. И мне страшно от мысли, что мы будем обречены годами заниматься тем, что не для нас. Я не хочу просто исчезнуть в мире, где так нужны люди, ставшие кем-то. Мне страшно, что я буду обречен выращивать фрат для Джифоя, потому что это лучший способ стать никем; или хуже — стать кем-то, кто вынужден поддерживать плохих людей и играть в отвратительные, убивающие душу социальные игры вроде тех, в которые сейчас играет моя мама.

Сила этого ответа восхитила Хинту — словно у Тави внутри было лезвие из веры, морали и логики.

— Ты… — он неуверенно качнул головой. — Я не знаю, что ты можешь, Тави. Я сам говорил тебе, что ты можешь зажигать людей. И я верю, что ты особенный… Но не знаю, насколько. Иногда я на тебя обижаюсь, или почти обижаюсь — но в такие минуты ты меня поражаешь. Как будто у тебя внутри не разум, а… столб ослепительного света. Сколько мыслей ты продумал?

— Много, наверное, — теперь уже Тави смутился. — Я же не вру, когда говорю, что думаю все время.

— Нет, ты не просто думаешь. Ты додумываешь все до конца. И делаешь, как рассудил. Это пугает меня. И однажды это может убить тебя. Но это делает тебя лучшим из людей, которых я знаю.

— А я не верю, что я особенный или лучший. Я верю, что каждый может стать тем, кто открывает дверь для других. Кроме того, у меня может ничего не получиться. Это все может закончиться как угодно — даже тем, что я все-таки стану никем.

Сила аргументов и безграничная решимость Тави пробили, наконец, броню Хинты.

— Да, возможно, ты прав. По крайней мере, ты можешь быть прав лично для себя. Но твоя мать…

— Надеюсь, она узнает об этом, когда спорить со мной будет слишком поздно.

— А как ты будешь справляться с тем, что не ходил раньше на эти факультативы? Там люди занимаются по пять лет. У тебя же почти нет подготовки.

— История не похожа на другие науки. Ее можно осваивать с любого места. К тому же, у меня нет твоих забот. Я чуть ли не самый беззаботный ребенок Шарту. Я найду время ходить на лекции, которые читают предыдущим курсам.

— А онтогеотика? С ней будет сложнее.

— Это тоже история. Просто это не история людей.

— Но там есть формулы, физика небесных тел, геофизика и тому подобное. — Хинта потянулся к лиаве. — А в формулах ты не силен.

— Значит, мне будет трудно, — улыбнулся Тави.

— Если я брошу скульптинг, то смогу пойти на музыку вместе с тобой.

— Это будет нечестно. Нечестно по отношению к тебе самому. Ты поступишь как я, когда я был под влиянием мамы. Тебе ведь не очень интересна музыка. Ты редко и мало ее слушаешь. Но ты можешь записаться на факультатив, как на студию. Будешь ходить, когда и сколько захочешь, а вместо экзамена напишешь маленькую творческую работу.

— Разве так можно?

— Я случайно узнал, что да. Только записываться надо не через этот терминал. Чтобы разрешили, надо послать ведомственное сообщение директору школы с терминала обращений у его кабинета.

— Ни разу не слышал, чтобы кто-то так делал.

— Так делают девочки. У них в нашем возрасте больше желания учиться. И некоторые старшеклассники так делают. А из наших сверстников, само собой, никто не хочет сидеть на дополнительных лекциях. Все предпочитают весело проводить время в студиях.

Познания Тави об ученических качествах девочек удивили Хинту, но переспрашивать он не стал. В Шарту девочки ходили в ту же школу, что и мальчики, но почти все занятия у тех и других проходили раздельно, и даже набор предметов немного разнился. Заниматься вместе с девочками можно было только на студиях. При этом Хинта и Тави ни с одной пока не подружились.

— Если ты так сделаешь, то будешь первым, — подытожил Тави.

Хинта задумчиво воззрился на экран своего терминала.

— Роботехника, химофизика, мифология… И я могу добавить историю или онтогеотику. А это не будет как с музыкой? Что я разделю твое увлечение, к которому сам не имею настоящей предрасположенности?

— Но тебе же интересна мифология! А наши легенды — это та же история. Только история занимается всем этим с более широких и строгих позиций. Она проверяет легенды на достоверность.

— Да, — загорелся Хинта, — ты прав. Мне это будет интересно.

— Соберешь факты и напишешь небольшую работу про Притак.

Хинта улыбнулся, но потом вдруг сразу помрачнел.

— И онтогеотика мне тоже интересна. Только как раздел физики, а не как раздел истории.

— Мы бы здорово друг друга дополняли. И если бы мы смогли вместе ходить на целых три предмета…

— Нельзя взять пять предметов.

— Я знаю, — потупился Тави. При этом в глазах у него появился хитрый блеск. Хинта прикусил губу, как до этого в самый трудный момент их разговора.

— Я не могу бросить роботехнику. Это почти весь я — мое хобби сейчас и моя будущая специальность. Мне нравится ремонтировать и мастерить. Но химофизика…

— Я не хочу, чтобы ты что-то бросал. Особенно если это будет так, как будто ты сделал это из-за меня.

— Нет. На самом деле, мне будет легко перейти с химофизики на онтогеотику. Это науки-близнецы. Они изучают одни и те же явления, только на разных примерах. Химофизика стремиться произвести идеальный эксперимент. А онтогеотика

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату