И вдруг произошло чудо. Раздался звук, напоминающий вой набирающих обороты насосов, камеру шлюза тряхнуло, и спустя мгновение на ее потолке вспыхнули лампы. Хинта оглянулся на улицу и увидел, как по ней разливается свет заработавших прожекторов — в Шарту снова была энергия. Створы шлюза ожили и сами начали закрываться; санитар, чьи усилия были больше не нужны, убрал руки с рычагов ручного привода. Вокруг Ашайты сразу началась суета — к мальчику бросилась реанимационная команда. Атипа принялся сбивчиво объяснять медикам, что произошло. Лика сняла с сына шлем и расстегнула ворот его комбинезона. Хинта остался с шипящим испорченным баллоном в руках и растерянно застыл, не зная, что теперь делать с этой штукой. А потом Ашайту направили куда-то вдаль, в глубину белых коридоров госпиталя.
_____Два часа спустя, уже глубокой ночью, Хинта сидел у кушетки младшего. Его голова устало клонилась, пока не уперлась лбом в край простыни. Лика говорила с врачами; Атипа отправился назад к теплице, чтобы проверить состояние шлюза и включить режим очистки атмосферы; Риройф, пожелав Ашайте выздоровления, вернулся к себе домой. Хинта был совсем один. Рука брата лежала в его руке, но он с ужасающей отчетливостью ощущал, что младшего здесь нет. Его веки были плотно сомкнуты, но он не спал, даже не находился в обмороке — он был в коме. Чтобы приоткрытый рот мальчика не пересыхал, медики наложили на нижнюю часть лица специальную шину, а в нос ввели трубочки с кислородом. Волосы пришлось сбрить, и теперь голову и грудь Ашайты опутывали пестрые проводки с электродами на липучках. Это было просто маленькое тело, застывшее на грани между жизнью и смертью. Его душа, энергия его жизни, весь его свет — покинули эту комнату и устремились куда-то еще. Хинта не знал, куда именно. После погребения родителей Дваны, после ссоры с Тави, после всех событий последнего месяца, у него в голове царил сумбур. Он не мог ясно верить ни в одну вещь и в то же время немного верил во все. Может, его брат несся по лучам звезд? А может, он сидел за огромным, полным сладостей столом, где-то в подледных чертогах, ел там руши и был очень счастлив? А может, его вовсе не было?
Хинта уткнулся лицом в пухлый край одеяла и заплакал. Брат ушел и оставил ему загадку без разгадки — видение какого-то страшного места. Может, Ашайта был сейчас там? Если так, то Хинта хотел бы любой ценой вызволить его оттуда. Но он даже не знал, что думать о своей галлюцинации. Она могла означать все что угодно, но могла и не означать вообще ничего. Он хотел бы хоть кому-то рассказать о том, что видел, но боялся, что родители лишь еще больше испугаются, а с Тави они все еще не могли говорить. Других людей в обедневшем мире Хинты не было.
Мучаясь своим горем, он начал представлять себе, как будет выглядеть смерть брата. Погребальная церемония с маленьким саркофагом. И этот саркофаг сожмется до еще меньших размеров, когда поедет по конвейеру льда и пламени.
И тут, внезапно, в уме Хинты сформировался один из ответов на джалипа. Не только погребальные саркофаги умеют изменять свой объем из-за перепадов температуры. Механизм замка в загадке был описан как простой, примитивный, древний — никаких кодов, никакой электроники, только замочная скважина для ключа. А значит, воду в замерзшей комнате можно использовать, чтобы вскрыть замок. Для этого нужно залить воды в запорный механизм и дождаться, когда та вновь замерзнет. Лед имеет свойство расширяться. Значит, с определенной вероятностью, замок разнесет, и путь наружу из запертой комнаты станет свободен.
Взбудораженный этой мыслью, Хинта отстранился от ложа брата. Он ощущал стыд за то, что может в такой момент думать о домашнем задании, и в то же время испытывал благодарность, потому что загадка отвлекала его. Она вернулась к нему в голову, когда он уже был на дне отчаяния, и теперь он мог больше не думать об одной лишь смерти. Джалипа пленила его, увлекла его мысли. И еще он осознал, что есть один добрый понимающий человек, с которым он ни разу не говорил с тех пор, как поссорился с Тави: Фирхайф, старик-машинист тихоходного поезда.
— Хинта, — негромко окликнула его мать из дверей палаты. На бедре у нее висел новый баллон, выданный из больничных запасов. — Они говорят, что он может очнуться в любой момент, а может не очнуться еще много месяцев. Я побуду здесь, посплю. А ты должен пойти домой и быть в порядке. Завтра у тебя обычный школьный день. И это не изменилось ни из-за аварии со светом, ни из-за болезни твоего брата.
Хинта подавленно кивнул.
— Говорят, в поселке все спокойно. Омары не нападали, никакой угрозы нет. Просто был перебой. Я отпущу тебя одного. Ты ведь будешь умницей и пойдешь прямо домой?
— Конечно.
— Тогда спокойной тебе ночи.
— И тебе, — обнял ее Хинта. Он почти никогда не делал ничего подобного, и Лика не смогла ему вовремя ответить — просто удивленно, скованно замерла в объятиях сына. Она хотела еще что-то сказать, но мальчик отпустил ее и быстро зашагал прочь по больничному коридору. В холле он столкнулся с Кифой, тетей Дваны.
— И Вы здесь?
— Помогаю. Кто-то же должен. — Ее встревоженный взгляд скользнул по его истрепанному скафандру. — А как ты?
— Мать и брат. Отключение застало нас в теплице. Пришлось добираться до больницы самим. Сейчас я домой.
— И правильно. Нечего по улицам ходить. А с твоими родными все обязательно будет хорошо.
Согрев его теплом своих слов, она уверенно нырнула обратно в круговерть общей суеты. Хинта был рад ее встретить. Ему очень нужно было, чтобы кто-то такой, как Кифа, сказал, что Лика и Ашайта поправятся. В этом не было рационального смысла, он знал, что слова утешения никак не изменят исход. Но он все равно в них нуждался.
_____На улице Хинта активизировал коммуникатор и набрал номер Фирхайфа. До сих пор он всегда заходил к старику без предупреждения и приглашения — была какая-то особая прелесть в случайности этих визитов. Однако сейчас он не был уверен, что сможет найти Фирхайфа
