— Думаете, он нашел их? Аджелика Рахна? — спросил Тави.
— Не знаю. Я же сказал: он никогда ими не интересовался. Может быть, они нашли его. Или он нашел не их, а последнего из живых фавана таграса — и тот рассказал ему правду об истории своего выживания.
— И это все свидетельства? — спросил Хинта.
— Это их малая толика. Но я просто не могу так много говорить. А вам двоим вредно узнавать все сразу. Надеюсь, я и так сказал достаточно, чтобы ответить на твой вопрос. Весточки от ковчега действительно разбросаны по всей истории — это молчаливые свидетельства и белые пятна. Но этих белых пятен так много, что вместе они призрачно сияют, как ночная дорога, залитая бледным светом разбитой луны.
Они замолчали на долгий час. Теперь Хинта думал про Вечный Компас и Тайрика Ладиджи. Он ощущал здесь какой-то подвох, какой-то тайный смысл. Тайрик был фавана таграса. Ивара считал, что фавана таграса могли встречать Аджелика Рахна. То есть, Тайрик мог встречать Аджелика Рахна. При этом Тайрик говорил, что выжил, так как его вел компас. Если в словах героя была хоть крупица правды, то получалось, что его компас мог быть каким-то образом связан с механическим народцем.
«Возможно, — размышлял Хинта, — компас указывал одной из стрелок на какое-то место, где механический народец имел привычку выходить из-под земли? А возможно, Аджелика Рахна каким-то образом подключались к компасу? Так или иначе, Ивара раздобыл себе вторую реплику. А ведь это, должно быть, ужасно сложно. Наверняка он потратил силы и деньги на эту вещь не из прихоти, а потому, что рассчитывал, что даже вторая реплика может быть полезна для его поисков. И вот он привез компас в Шарту, а потом отдал его Тави, чтобы Тави отдал его Дване, а Двана запечатал компас в дарохранительнице мемориала своих родителей».
Добравшись мыслью до этой точки, Хинта ощутил, что почти сходит с ума. Да, он окончательно поверил, что компас настоящий, потому что теперь он знал, какая жизнь была у Ивары, и понимал, как тот мог завладеть им. Но он не понимал, как учитель мог отказаться от компаса — одной симпатии к Тави здесь явно было мало. Друзья Ивары пропали, а значит, компас нес в себе уже двойной смысл. Он был дважды талисманом, необходимым, чтобы их найти, он был дважды символом надежды.
Хинта физически ощущал, как невысказанный вопрос живет на кончике его языка, щекочет ему губы. Но потом ему пришло в голову, что если он заговорит о компасе, а родители Дваны никогда не вернутся назад, то он будет чувствовать себя так, словно это он убил их. И он нашел в себе силы промолчать. О компасе нельзя было говорить ни с кем, кроме Тави и Дваны. И даже Ивара, хотя он был изначальным владельцем компаса, не должен был подробно знать, что произошло с его вещью потом. А значит, он не должен был знать, что Хинта знает про его компас.
Долгую паузу нарушил Тави.
— Кажется, мне лучше.
— Ура? — неуверенно откликнулся Хинта.
— Не настолько лучше, но тошнота прошла, и дышать легче. — Тави пошевелил рукой; пластиковые трубки капельницы, ведущие к его запястью, натянулись.
— Позвать врача? — предложил Ивара.
— Нет, ведь будет обход, и он сам придет.
— Ну а тогда, — собравшись с силами, произнес Ивара, — я думаю, пришло время поговорить о двух оставшихся вопросах Хинты. С какого начнем?
— Ашайта, — после короткого колебания решил Хинта. — Почему мой брат? Почему так, а не иначе?
— Ответ, я думаю, некоторым образом на поверхности.
— Разве?
— Его болезнь, — сказал Тави. — Она отличает его от всех остальных людей, делает особенным. Так?
— И менее очевидная сторона этой монеты, — добавил Ивара, — его связь с тобой, Хинта. Он ведь не просто твой брат. Еще ты очень его любишь. А он очень любит тебя. И хотя кажется, что он совсем немного может сказать, и еще меньше понять из разговоров других людей, но сколько раз он угадывал твое настроение?
— Вообще всегда. — Уже признав правоту учителя, Хинта удивился. — Как ты догадался?
— Я увидел это в нашу первую встречу. Когда Тави говорил со мной в ламрайме, я смотрел на вас двоих. Ты увидел нас с Тави рядом и изменился в лице. А твой брат, хотя не видел ни нас, ни твоего лица, огорчился и притих в тот же самый момент. Это было так ярко, что я помню этот момент до сих пор. Мне рассказывали, что бывает такая близкая телепатия между очень родными людьми, но до того дня я в нее не верил. Возможно, опыт моей семьи мешал мне верить в такие вещи… Хинта, ты ведь большую часть времени сам этого не осознаешь, да?
Хинта посмотрел на брата, на его маленькое лицо — такое бледное в солнечном свете, такое мертвенно-застывшее.
— Да, я…
— А ведь это все на что-то похоже, верно? — сказал Тави. — Похоже на того первого Аджелика Рахна, который читал эмоции больного мальчика. Твой брат, Хинта, он сразу и как тот мальчик, и как тот механический человечек. Он больной мальчик, но сам почти не может говорить, и вместо обычных форм общения словно напрямую читает эмоции других людей. Я тоже очень хорошо вспомнил сейчас тот день, но не ламрайм,
