Сказка (СИ)

Где-то далеко, за Жуткими Вратами ли, или в призрачных садах Эдема, а может, в сгорающем дотла в своих пороках Тартаре, там, где ночь не сменяется рассветом, а на смену зиме никогда не приходит весна, существовала Жизнь. Она зародилась когда-то очень давно, ещё до Света и Мрака, до появления стражей и магов, до Древнира, Сарданапал и Чумы. Она вполне могла бы увидеть, как строился Тибидохс, поглядеть, как светлый меч спустя сотню превращений покрывал свою душу пеленой мрака, как девочка Таня противостояла Чуме-дель-Торт. Она могла бы увидеть все мгновения жизни этого мира – но никогда не видела. Она жила в своём месте, в своём времени, и эти слабые, копошащиеся в своём прошлом песчинки интересовали ее совсем с другой стороны.

Жизнь отнюдь не решала, кому когда жить и умирать, не распоряжалась судьбой людей, как кукловод в тряпичном театре. Даже ее божественное происхождение не позволяло ей следить за всем этим. Судьбой заведовали мойры – они вплетали незначительные события в полотно жизни человека, они направляли его путь, вели от самой колыбели и до последнего вздоха. Но порой этот человек сопротивлялся, отчаянно сражался за свою глупую мечту быть полностью свободным, с закрытыми, ничего не видящими глазами шёл против богинь, безжалостно растаптывая то, что создавали эти незрячие старушки. И тогда в дело вмешивалась Жизнь – изящными, грациозными штрихами она возвращала полотно судьбы в прежний вид, кропотливо латала все дыры, собирала по крупицам осыпавшие кусочки, и вновь гармония возвращалась в этот мир.

У неё было не так уж много работы по меркам обычного человека. Далеко не каждое столетия рождаются те, кто находит в себе силы восстать против заложенной в него судьбы, перевернуть все мироздание на другую сторону. Но тогда, когда этот человек находился, Жизнь работала кропотливо и старательно, не жалея ни времени, ни сил.

Сейчас у неё вновь появилась работа. Давно не попадался у Жизни такой тяжелый, нескончаемый век. Слишком давно не видела она того человека, который раз за разом заставлял ее вторгаться в свою судьбу, нарушая все законы и стараясь идти своим путём.

Жизнь вздохнула, глядя, как рыжеволосая девушка, пытаясь сделать правильный выбор, все дальше и дальше уходит от своего пути. Ещё пару мгновений, тянущихся там безобразной чередой дней и ночей, а здесь, в безвремении, проносящихся за пару секунд, и уже ничего нельзя будет исправить. Девочка лишится счастья и мира, свернёт туда, где ещё никогда не был, и кто знает, как сложится ее жизнь.

Это срочно нужно исправить.

***

Таня долго смотрела на Локон Афродиты, не в силах отвести взгляда. Выбор. Все сводится к этому чертовому выбору. Здесь и сейчас. Точнее, не совсем здесь и не совсем сейчас. У неё ещё есть время до конца этого года, а выбор, вероятнее всего, придётся делать в Магфорде, куда они вылетают завтра утром. Главное, не забыть взять Локон с собой, потому что вернуться обратно она уже не успеет и тогда однозначно навлечёт на себя ужаснейшее проклятие.

Склепова входит в комнату размашистым шагом, и Таня едва успевает спрятать Локон на дно чехла для контрабаса и, быстро выпрямившись, натужно улыбнуться. Гробыня не обращает на неё ни малейшего внимания, быстро валится на свой гробик и вытягивает вперёд ногти, с задумчивым взглядом рассматривая их. Склепова молчит, и Гроттер благодарна ей за это – последнее, что хочется сейчас Тане – слушать ту ерунду, о которой обычно говорит соседка.

У неё сложный выбор. Милый, добрый и надежный Ванька или непонятный, темный, волнующий душу Бейбарсов? Чьё имя следует нашептать на второй конец, с кем связать свою судьбу? Вот так, просто, решить без права на ошибку, уничтожить, растоптать, раздавить одного – и, вместе с тем, сломать что-то внутри себя.

Таня не может. Это слишком сложно – сделать однозначный выбор. Почему у неё… так? Почему она не может выбирать долго и вдумчиво, влюбляться, потом ругаться до хрипа и уходить, громко хлопнув дверью, опять влюбляться – в кого-нибудь другого, конечно, - и вновь уходить, уносится из чьей-то жизни. Почему она лишается этого? Почему нужно выбрать – но нельзя переизбирать?

Таня хмурит брови и напряжённо смотрит в потолок, положив руки под голову, а Склепова, прищурив глаза, следит за ней.

Таня готова отдать выбор на откуп судьбе. Она все равно никогда не сможет решить ясно и точно, без изъянов и без обмана. Так почему бы каким-нибудь высшим силам не намекнуть ей об этом, дать понять, дать увидеть, дать стать счастливой?

- Ты, Гроттерша, сейчас наглядная иллюстрация всех этих дурацких сказок про Соулмейтов – ой, помогите, спасите, делаю неправильный выбор, подсунете мне моего суженого-ряженого под нос. Все надеешься, что на руке окажется чьё-то имя, и выбирать не придётся?

Таня поднимает голову и удивленно сморит на подругу, не понимая, о чем та говорит.

- Склепша, ты перегрелась? – неторопливо спрашивает она, передергивая плечами. – Совсем уже делать нечего, и со скуки решила придумать новую сказочку? Какие ещё соулмейты?

Склепова тоже смотрит недоверчиво-подозрительно, словно не верит, что Таня не знает.

- Ты что, сиротка, никогда не слышала эти дурацкую сказку? Типа у каждого есть своя родственная душа, и когда человек пытается сделать неверный выбор, судьба подсказывает, кто это. Ты бы, Гроттерша, богам своим помолилась, глядишь, подскажут, кто твой благоверный.

Таня с каждой секундой смотрит все более заинтересовано.

- И как судьба даёт понять, что это твой человек?

- Как-как… Знаки судьбы всплывают перед ней в сумраке ночи, беспокойные голоса нашептывают правильный путь, - Склепова напевно тянет, словно читает старинную балладу, но быстро переходит к нормальному стилю общения. – Имя на руке появляется, сиротка. Глебушка Бейтарелкин. Или Ванечка Васьзверушкин, - на Таниной памяти Гробыня в первый раз коверкает фамилию Ваньки. – И наша Танечка, окрылённая надеждой, перестает мешать тете Гробке радоваться жизни своей кислой мордой и вешается. На шею возлюбленному или на петлю – тут уж как пойдёт.

Гроттер через силу улыбается и садится на кровати.

- Вот так просто? Появляется имя и все?

- Забей, сиротка. Это сказка.

Склепова отворачивается, всем своим видом показывая, что продолжать этот разговор не намерена.

***

Ванька целует нежно, трепетно и осторожно, словно боится, что Таня рассыпется в его объятьях. Словно с каждым прикосновением, с каждым движением губ задаёт этот бесконечный глупый вопрос: «Можно?» Вопрос, на который Таня уже давно дала ответ: «Можно!»

Ванька излишне стеснителен, излишне скован, излишне нерешителен. Он целует ее так, будто ему тринадцать лет, и это его первый поцелуй. Он едва шевелит губами, не перехватывая инициативу, не пытаясь углубить его, не пытаясь показать Тане,