Мне хватило мимолетного взгляда, чтобы понять — он чем-то всерьез взволнован.
Не утруждая себя приветствием, Чекнецкий прошел в комнату, уселся в кресло, вытащил сигарету, прикурил и, лишь выпустив тонкую струйку дыма, сообщил:
— Твоя союзница нейтрализована. Она больше не будет тебе помогать.
И сверкнул на меня змеиными очами.
Я хотела было возразить, что сама попросила ее об этом, но горло внезапно перехватило, и вместо слов из груди вырвался лишь хриплый кашель.
— Поэтому… — он нагло стряхнул пепел в стоящий на столике прозрачный стакан для воды, — я жду твоего решения. Сию секунду!
Кашель не прекращался, и, немного помедлив, Чекнецкий продолжил:
— Сейчас ты с Лоренцо Верачини в равных условиях. Но завтра все изменится. И победитель… — он сделал паузу, — будет только один.
От его уверенного тона мне стало не по себе.
А вдруг то, что я придумала, не сработает?! Мой план очень шаток, он зыбок, как волны Средиземного моря… Сегодня эти волны спокойны, они крепко держат тебя и нежно качают, а завтра разъяренно выплеснут на берег и с силой ударят об острые камни…
Чекнецкий вынул из кармана темный аптечный флакон.
— Не хочешь ли моего верного средства? — предложил он любезно. — Хорошо помогает от кашля! Да еще и нервы успокаивает, говорят.
— Пожалуй, — кивнула я, и микстура вязкой лентой потянулась сквозь мое пересохшее горло.
— Завтра, — он снова сделал затяжку, — ты уже не сможешь ничего изменить. И для Бориса Залевского все будет кончено.
«И для Степы…» — горько подумала я.
Собеседник кивнул.
— Сочувствую! Этот красивый парень подвернулся тебе весьма некстати. И он станет твоим проклятьем.
О Господи! Неужели все-таки мне нужно пойти на его условия?..
Мое сердце вдруг застучало быстро-быстро, как сломанные часы.
…А вдруг он уже знает о том, что я задумала?!
Я взглянула на пронзенные чернотой глаза Чекнецкого, но по их выражению ничего нельзя было понять.
— …Но сейчас еще не поздно повернуть ход событий в нужную для тебя сторону. — С этими словами он ловко вытащил из кармана расписного халата карточную колоду и раскрыл ее передо мной, как веер. — Мы заключаем пари. Ты ставишь на то, что завтрашний тур будет тобой выигран. Я — на твой проигрыш. И тогда итог конкурса будет зависеть от победителя нашей с тобой партии. Если ты обыгрываешь меня, то я, со своей стороны, доставляю тебе победу на блюдечке. Проигравший исполняет желание выигравшего! Твой Лоренцо вылетит с первого места на последнее!
Лучше бы он этого не говорил!
Я встала. Губы мои дрожали.
— Нет, — наконец, произнесла я.
— Что??? — заревел он. — Ты говоришь мне «НЕТ»??? Понимая, что все твои усилия, все твои старания — зря?! Только из-за того, что этот милый мальчик может — ах-ах! — расстроиться? Ты готова всем пожертвовать ради него? Даже искалеченной жизнью твоего друга Степы? О женщины, как вы коварны!..
И он воздел руки к потолку.
Он прав. Я не могу рисковать Степиной жизнью. Если завтра выиграет кто-то другой, а не я, это будет означать, что душа рыжего парня погублена навсегда. А память его несчастной матери снова и снова будет смотреть в окно, где время замерло на горькой дате 10 октября…
Как умоляло письмо — «Спаси наши души и ее воспоминания…»
— Итак, спрашиваю тебя в последний раз!
Глаза Чекнецкого горели яростным черным огнем.
«Я очень хорошо играю в дурака, — пронеслось в моей голове, зачеркивая все предыдущие «нет», — я знаю сотни мельчайших уловок… Я умею играть честно, и умею мошенничать и ловчить! И я выиграю у этого негодяя! Это мой шанс!..»
И я уже открыла рот, чтобы произнести «Я согласна», как вдруг откуда-то раздалась резкая гитарная музыка, колода карт выпала из рук Чекнецкого, и из нее выскочили, кривляясь, нарядные фигуры людей, мужчин и женщин. Усатые полные мужчины загоготали, юноши в ярких жилетах застенчиво разошлись по углам, а дамы в каком-то диком танце понеслись по комнате.
«Это карты!..» — в ужасе догадалась я и почувствовала, что у меня темнеет в глазах.
— РАНО! ВЫ СЛИШКОМ РАНО!!! — в бешенстве заревел Чекнецкий.
Одна из дам, в черной бархатной юбке, расшитой серебряными звездами, подбежала ко мне и, раскрыв ярко-красный рот, расхохоталась мне прямо в лицо.
Низкое, грубое эхо пролетело по комнате.
Ее густо подведенные глаза вперились в меня, как две зеркальные фары, и я в ужасе отшатнулась и закричала во весь голос.
Комнату залил резкий голубой свет, гитарная какофония тяжелым молотом застучала по голове, адский карточный танец достиг своего апогея, и вдруг над всем этим сатанинским безумием прогремел жуткий, клокочущий бас:
— КОРОЛЕВСКИЙ ФЛЕШ!!!
В голове у меня помутилось, и последнее, что мелькнуло перед глазами, была взмывающая к потолку пола атласного халата господина Чекнецкого.
ГЛАВА 64
Какая-то леность обнимала меня, когда на следующее утро я готовилась к последнему, третьему туру. Во мне словно заснули все чувства и эмоции. Не было ни волнения, ни страха, и ни одной мысли не блуждало в моей голове. Казалось, стукни по ней деревянной палочкой, и она издаст легкий звон — настолько пустой она мне казалась. Достав из шкафа длинное персиковое платье в оборках, которое отец подарил мне после Гран-при в Австрии, я снова не испытала ничего, хотя раньше его вид всегда приводил меня в восхищение. Каюсь, я привезла его в расчете растопить сердца мужского состава жюри… Но сейчас я лишь равнодушно взглянула на него и, даже не примерив, сложила в пакет и поставила в угол.
Потом придвинула туда же футляр с гитарой. Он отчего-то показался мне невероятно тяжелым.
Оглядела номер, будто видела его впервые — смятую постель, разбросанные ноты… Не хотелось ни убирать кровать, ни расчесывать свои с некоторых пор короткие волосы.
Сегодня вечером я улечу отсюда.
Ни получения диплома, ни участия в завтрашнем в гала-концерте Борис Тимофеевич не предусмотрел. Зато он учел, что мне нужно спешно вернуться к последнему сроку сдачи экзамена по музлитературе. Ведь завтра 22 июня…
Механически я собрала вещи в чемодан, потом заглянула в тумбочку — не осталось ли чего, и почувствовала, как у меня поднимается температура. Легкое головокружение и слабость прибавились к нежеланию производить какие-либо действия, и единственное, чего мне по-настоящему хотелось — это лечь обратно в постель, укрыться одеялом до подбородка и уснуть долгим и спокойным сном без сновидений.
Однако вместо этого я должна через два часа стоять на сцене Миланской консерватории.
Неожиданно я зевнула. Странная дремота окончательно запеленала мозги.
Господи, как же я буду играть в таком состоянии?..
В пижаме и тапочках я подошла к окну и выглянула вниз. Там бродили какие-то смеющиеся парочки, на высокой скорости летел вперед юный велосипедист, а на небе сияло слепящее желтое солнце.
Прищурившись, я отошла
