Сигнал тревоги еще не успел отзвучать, как причал опустел.
Аликс машинальным жестом придержал край капюшона, не давая ветру откинуть его. Море бесновалось и темнело на глазах.
Перегнувшись, маг опустил кончики пальцев в воду. В самой глубине вод вспухало древнее проклятие, готовясь неистовым напором воды снести угрозу – или то, что оно посчитало угрозой. Что-то неподалеку от завесы.
Древняя магия воды, полностью подчинявшаяся магам Градана, выходила из-под контроля каждый раз, когда к границам кто-то подплывал слишком близко. Патруль, поднятый на уши тонким артефактом, улавливавшим магическое волнение вод, мчался доставать из воды незадачливого граданца и успокаивать волны, или просто попытаться сдержать стихию, если случайный посетитель подплывал к границе извне.
Завеса. После войны ее появление – как и ее создателя – почитали едва ли не божественным вмешательством. Какая красивая сказка, самый сильный боевой маг Градана пожертвовал собой, скрывая родную страну от вторжения…много позже пришло понимание истинного положения дел.
Аликс скрипнул зубами. Намертво вплавленное в саму суть океана, искаженное и искажающее все вокруг полупроклятие-полузаклятие сковало небольшой материк, заключив его в невидимый хрустальный бокал. Да, война была закончена, толком не начавшись, но теперь выйти за пределы оказалось невозможно.
Как пауки в банке, граданцы оказались предоставлены сами себе. Первые попытки прорваться сквозь завесу вызвали такой откат, шедший в обе стороны, что половину материка смыло и разметало, как муравейник, попавший под наводнение. Потери в таком ограниченном пространстве оказались катастрофичными.
Больше никто не помышлял о боевых заклинаниях. Все мало-мальски владеющие силой вод в ускоренном темпе учились только одному – защите. Защите и успокоению взбесившихся волн. Высокомерие быстро сменилось намного более сильной движущей силой – желанием выжить.
Сейчас, спустя сотни лет, Ялвина никто не назвал бы спасителем.
Все, имеющие отношение к правящим родам Градана, имеющие особую силу, были вынуждены встать во главе патруля. Многие сотни лет вся аристократия превращалась в солдат в состоянии постоянной готовности сорваться на усмирение проклятия.
Тем временем отчаянно бьющийся в водах человек, запустивший механизм заклинания, все еще был жив. Попытки выплыть на поверхность бушующего океана становились все слабее.
- Быстрее. – вполголоса поторопил Аликс. Его голос утонул в реве волн, но лодка послушно ускорилась.
Плыть дальше становилось опасно, и суденышко накрыло сверкающей пленкой щита. Угасающая агония хрупкого тела, ставшего игрушкой стихии, редкими толчками отдавалась в висках мага.
- Ларан. – Аликс стукнул по правому борту. Сбоку вынырнул один из нижних, торопливо расстегивая ремни и распуская гребни по всему телу, украшенные затейливой сине-голубой вязью узоров. Выпуклые темные глаза закрылись прозрачным третьим веком.
Где-то в этом районе. – Маг поднял глаза на бликующую занавесь заклинания. Совсем близко. Только бы не на той стороне…
Ларан кивнул и исчез в глубине.
Оставалось только ждать. Волну будет невероятно трудно остановить, пока ее причина болтается в водах.
Напряжение внутри росло вместе с силой, поднимавшейся из глубины. По пальцам пробежали цепочки синеватых искр.
Ларан всплыл слева, развел руками. Все-таки на той стороне.
Аликс, уже ни глядя ни на что, происходящее вокруг, встал во весь рост, упершись ногами в борта по обе стороны, и скинул плащ.
От бирюзовых, невероятно ярких глаз, светящихся пульсирующим, холодным светом, по всему лицу змеились разряды силы. Маг глубоко вдохнул, раскинул руки и ощутил остальных магов, выстроившихся цепочкой поперек хода зарождающейся волны.
Последний раз втянув прохладный воздух, Аликс опрокинулся за борт.
7.2 Эверенн.
Полубредовые видения сменялись ощущением полной невесомости. Я плыла в потоке чистого алого пламени, сосредоточившись на невероятном ощущении собственной силы и значимости, словно из обычного человека я вдруг достигла уровня богов и теперь ощущала уверенность в том, что я могу весь мир перекроить по собственному желанию. Однако секунду спустя я оказывалась в отцовском кабинете. Стены были окрашены в красноватый цвет, я даже забеспокоилась – казалось, где-то в комнате разгорается пожар, но огня не было видно. Отец сидел за столом, с усилием сжав лоб ладонями, в испачканном халате, с растрепанными волосами. Рядом стояла коробочка приемника, непрерывно сигналя. Отец со стоном убрал одну руку от лица, раскрыл приемник и не глядя вывалил на стол целую кипу туго свернутых писем. Я не могла оторвать глаз от посеревшего, осунувшегося лица, лихорадочно горящих глаз, от черт лица, приобретших какую-то стариковскую хрупкость. Отец просидел еще пару секунд, потом выдернул одно из писем из кипы, развернул и прямо на обратной стороне начал яростно строчить ответ, раздирая бумагу, вполголоса поминая Карающего и царапая лак стола. Внезапно мне показалось, что в комнате есть кто-то еще, у стены почти за моей спиной – я обернулась и тут же провалилась в новые видения.
В темной, полупустой комнате я видела Эла. Дядя выглядел не лучшим образом – обросший неопрятной бородой, с шапкой перепутанных, грязных волос, в которых я с омерзением заметила явное шевеление каких-то насекомых. В той же одежде, в которой я видела его последний раз, но в столь печальном состоянии, что я едва узнала щегольский вишневый жилет, приобретший темно-коричневый оттенок с серыми разводами грязи, и светлые брюки, которые я узнала исключительно по форме – чистых участков на них не было совсем.
Подогнув под себя босую, грязную ступню с отросшими ногтями, виском прислонившись к стене, Эл напевал что-то, я видела движения потрескавшихся губ, но звука не было. Вместо песни волнами накатывало шипение, то тише, то громче. Попытавшись уловить ритм этих звуков, который вызывал во мне какие-то неясные ассоциации, я внезапно потеряла опору под ногами и полетела вниз во тьме, навстречу шуму.
По носу что-то бегало. Раздражающее ощущение сосредоточило на себе все мое внимание, и я махнула рукой, отгоняя какое-то наглое насекомое, но движение отозвалось только звуком влажного чмоканья, подниматься же рука не пожелала.
Ресницы склеились сплошной полосой. С усилием поморгав, я наконец смогла раскрыть глаза.
Надо мной было темное, усыпанное звездами небо. Ритмичное шипение оказалось приливной волной, то окатывающей меня, то снова отползающей. Руки наполовину погрузились во влажный песок.
С усилием вытягивая руки из влажного песка и то и дело проваливаясь обратно, я отползла чуть дальше от полосы прилива. За мной оставалась глубокая борозда.
Очевидно, я не утонула – если это не предсмертный бред, конечно. Поежившись, я решила пока не трогать эту теорию, и легла на сухой, нагретый за день песок.
После воды было холодно. Вокруг шумели деревья, видимые в слабом свете как темная бесформенная масса. Отблески звездного света танцевали на водной ряби. Я лежала на узкой, смутно белеющей песчаной косе.
Непонятно каким чудом, но я спаслась.
