— Что ж, — он пожал плечами, — если ты считаешь это лучшим выходом…
— Не лучшим. Единственным, — голос дрогнул, на глаза навернулись слезы. — Я не знаю, как жить с такой тяжестью на душе. Столько людей погибло из-за меня!
— Ты все же определись, кого винить в смерти твоих драгоценных людей: себя или меня.
— Я виновата не меньше. Выдумала себе дружбу с ветром. Она казалась такой чудесной, а в итоге привела многих к смерти, а меня — сюда, — Эвинол кивнула в сторону пропасти.
— Выдумала, значит, — ветер зло прищурился. — Ну, раз ты больше не дорожишь нашей дружбой, то и мне нет до нее дела.
Он понял, что лжет. Лжет из желания ранить Эви. Надо же, как быстро он схватывает человеческие слабости.
— Конечно, тебе нет дела до меня, — по щекам текли слезы, но она словно не замечала этого. — Смертным не дано занимать помыслы ветров.
— Кажется, я растолковал тебе, что ты для меня значишь, Эви. Хотя и без моих слов ты могла бы сделать выводы более разумные и логичные. Но ты предпочитаешь цепляться за мрачную картину, которую сама же нарисовала. Что ж, как знаешь.
Он повернулся и пошел в сторону башни.
— Ты уходишь?! — в ее голосе звучало отчаяние.
— Ухожу, — не оборачиваясь, ответил он. — Ты можешь пойти со мной или остаться здесь.
— Я не пойду с тобой!
— В таком случае, надеюсь, ты хотя бы задумаешься, прежде чем сделать шаг вперед.
Глава 17
Между жизнью и смертью
Этого просто не может быть! Он не может вот так уйти и бросить ее! Она же дорога ему. Он говорил, что дорога. Или это больше не имеет значения?
Боль захлестывала Эвинол, накатывая волнами. Она уже не могла разобраться, была боль душевной или физической — так все смешалось. Отвратительно осознавать, что сейчас ей намного хуже, чем тогда, когда Инослейв признался в убийстве Фарна. Выходит, смерть брата ранит ее куда меньше, чем предательство ветра. Инослейв — безжалостный убийца, чудовище, а она страдает от того, что ему больше нет до нее дела. Стоило обвинять его в эгоизме, если она по сути ничуть не лучше?
Эвинол сделала маленький шаг к обрыву, оказавшись на самом краю. Одно неловкое движение, и она полетит вниз. А почему бы и нет? Что ей терять? Разве она не потеряла уже все, что можно? Захлопнув дверь за прошлой жизнью, она и в новой не нашла себе места.
Эви заглянула вниз, проверяя свою решимость. Дно расщелины было скрыто туманом, зато отчетливо виднелись острые выступы скал. Вглядываясь в смертоносный оскал пропасти, Эвинол ужаснулась. Ей не хотелось жить, но шагнуть туда…
Она обернулась, ища глазами Инослейва. Но его уже не было. Скорее всего, обернулся ветром. Может, смотрит сейчас за ней? Однако ни одна ветка, ни одна травинка не колыхалась поблизости. Значит, все-таки ушел, бросив ее на произвол судьбы… или, что вернее, на произвол ее собственного решения. Эви вновь глянула вниз. На этот раз она не отводила взгляда, пока не ощутила головокружение и легкую дурноту. Когда картина мира перед глазами смазалась, Эвинол инстинктивно подалась назад…
И в этот миг все изменилось. Резкий толчок, сердце, подскочившее к горлу, тело, словно разрываемое пополам. Дышать было нечем, мир перед глазами слился в серо-коричневые полосы. Эвинол поняла, что сейчас умрет. Она хотела крикнуть, но не смогла издать ни звука. Еще через мгновение и без того смазанный пейзаж перевернулся вверх ногами, а чуть позже стал красным — это подол платья накрыл Эви лицо. Так лучше, она хотя бы не увидит…
Тело наткнулось на что-то твердое. В первый миг Эви поразилась тому, что все еще жива, в следующий — тому, что изламывающая боль отпустила. Она хотела вдохнуть, но не смогла: ткань платья плотно залепила рот и нос. А она даже не могла откинуть его, потому что не чувствовала рук, не понимала, где верх и где низ. Две-три судорожные попытки, и воздух наконец ворвался в опустошенные легкие, а заодно мир снова стал видимым.
Первым, что увидела Эви, было склоненное над ней лицо Инослейва. Вторым — острые края скал и ставший совсем близким туман. Значит, ветер поймал ее, вырвав у смерти в самый последний момент. Эвинол хотела сказать хоть что-нибудь, но по-прежнему не могла произнести ни слова. Только смотрела на Инослейва ошарашенными глазами, с безумной силой обхватив его шею. Она даже не заметила, когда и как успела вцепиться в него. А еще она не знала, что Инослейв может летать в человеческом обличье. Хотя сейчас он не летел, а скорее застыл в воздухе, не спеша подниматься обратно. Он словно давал ей возможность полюбоваться местом, где ей надлежало умереть, а заодно осознать последствия собственной безрассудности.
Эви осознала. Она еще судорожнее сжала шею ветра, уткнувшись лицом ему в грудь, не в силах видеть это ужасное место.
— Глупенькая, — нежно прошептал он ей в ухо, — неужели ты думала, что я позволю тебе погибнуть?
— Ты позволил мне спрыгнуть, — наконец-то она вновь обрела голос и не нашла ничего лучшего, чем укорить своего спасителя.
На самом деле она скорее упала, чем прыгнула, но это не так уж важно. Этого не случилось бы, если бы он не ушел.
— Позволил, — он не стал спорить. — Я сделал это нарочно.
— Но зачем?!
Эвинол подняла лицо, спрятанное в складках его серебристой рубашки, чтоб взглянуть ветру в глаза. Сейчас они казались грифельно-серыми.
— Затем, чтоб дать тебе осознать очень важную вещь, — на его задумчивом лице играла чуть заметная улыбка.
— Какую?
— Ценность жизни, Эви. Ты должна была понять, насколько сильно хочешь жить. Ты ведь поняла?
Она молча кивнула. Спорить было глупо. Те несколько мгновений, показавшиеся ей вечностью, заставили многое переоценить. Теперь уже казалось странным, как она могла дважды смириться с мыслями о смерти и даже находить в них какое-то мрачное упоение. Но стоило попробовать смерть на вкус, чтобы понять, насколько жизнь стоит того, чтобы за нее бороться. Случись это падение раньше, вряд ли она бы с такой отчаянной легкостью решилась принести себя в жертву ветру.
А еще, побывав в шаге от небытия, Эвинол ощутила прежние горести мелкими и незначительными. Ей было стыдно за то, что гибель Фарна больше не кажется ей столь страшной трагедией, а уж смерть Шанари — и подавно. Неужели она настолько эгоистична? Возможно, позже, придя в себя, она станет думать об этом по-другому, но сейчас все существо Эви затопляла лишь безумная радость от того, что она жива. Эта радость вытеснила даже запоздалый ужас и живописные картины, в которых она видела свое
