Дафна, конечно же, не ожидала, что принц в самом деле озаботится ее благотворительностью. Зато он следил, что нравится Америке, потому что обожал упиваться народной любовью. Джефферсон вообще старался избегать всевозможных разногласий, слез или резких слов, возможно, потому, что, как избалованный младший ребенок, редко с ними сталкивался.
Если Дафна сумеет убедить Америку в том, что именно она должна быть их принцессой, Джефферсон в итоге с ними согласится.
Они с Наташей пошли по коридору к одному из младших подопечных. За раздвижной стеклянной дверью тянулся длинный ряд процедурных кабинетов. На стенах висели разноцветные рисунки фей и снежинок, а еще несколько красных и зеленых носков. В углу примостилась елка из золотой мишуры.
Кое-кто из родителей подняли головы, и их глаза расширились. Дафна подарила им обезоруживающую, сияющую, солнечную улыбку, которую так много практиковала перед зеркалом.
Одна из маленьких девочек соскочила с кровати и побежала к Дафне, и та присела на корточки, чтобы оказаться с ней вровень.
– Привет, – сказала Дафна. Позади раздался непрерывный треск фотоаппарата: Наташа старательно документировала происходящее. – Как тебя зовут?
– Молли. – Девочка шмыгнула и вытерла нос. Дафна задалась вопросом, придется ли пожать ей руку.
– Приятно познакомиться, Молли. Я – Дафна.
– Ты принцесса? – с детской непосредственностью спросила девочка.
Дафна заставила себя удержать на лице улыбку. «Однажды я ею стану. И тогда тебе придется делать передо мной реверанс». Она взяла малышку за руку и держала до тех пор, пока не подошла мать, но и тогда заверила женщину, что все в полном порядке.
– Я так и знала, – услышала Дафна за спиной, когда мать отнесла девочку к остальным родственникам. – Я знала, что в жизни она еще красивее. И такая милая.
Вот почему Дафна заслуживала однажды стать принцессой – потому что умела играть роль. Еще бы Джефферсон видел это так же ясно, как она сама!
Наташа ненавязчиво подошла к матери Молли и протянула электронное соглашение на публикацию фотографий, которые только что сделала. Женщина, все еще под впечатлением от встречи со знаменитой Дафной Дейтон, без каких-либо колебаний поставила свою подпись.
Идя по коридору, Дафна останавливалась у каждой кровати: налить чашку воды и поднести ее к губам мальчика, поиграть с куклой маленькой девочки, прочитать сказку из липкой книжки с картинками. Она никогда не уставала, никогда не позволяла своей улыбке соскользнуть даже на долю дюйма, поскольку камера Наташи не переставала щелкать.
– Прекрасный вечер, – мрачно сказала Наташа, когда они вышли на парковку.
Свет медленно уходил с неба, несколько рассеянных звезд уже слегка припудрили горизонт. Воздух был тяжелым и холодным; Дафна поглубже спряталась в свою парку.
– Я сделала пару отличных снимков, – сообщила Наташа, рывком открывая дверь машины и забрасывая внутрь футляр с камерой. Ее стриженые черные волосы взметнулись. – Прислать их тебе, прежде чем я выпущу статью?
– Да, пожалуйста.
Репортерша остановилась, поигрывая ключами от машины.
– Ждешь кого-то? Могу подбросить тебя до дома.
Дафна покачала головой.
– На самом деле, я сейчас вернусь в больницу. Надо еще кое-кого навестить. Это личное, – пояснила она в ответ на вопросительный взгляд Наташи.
– А, ту твою подругу, что в коме. Я помню, – промурлыкала журналистка.
Конечно, она помнила, ведь Дафна подарила ей эту сенсацию и практически сама написала статью. Несовершеннолетняя девушка, которая напилась в Вашингтонском дворце и попала в больницу? Это была одна из самых успешных статей Наташи за всю ее карьеру.
– Да. Ее состояние не изменилось.
– Печально слышать, – ответила Наташа тем неубедительным тоном, каким люди заявляют об эмоциях, которых на самом деле не испытывают. Она бросила взгляд на камеру на заднем сиденье. – Хочешь, чтобы я пошла с тобой?
Холодный рассудок Дафны понимал, что в предложении Наташи был смысл. Будущая принцесса скорбит у постели своей подруги: отличная фотография, которая стала бы венцом всего рассказа о ее благотворительности.
Но печаль была слишком настоящей, чтобы Дафна с кем-то ею делилась.
– Спасибо, но думаю, я навещу ее одна.
На этот раз, войдя в больницу, Дафна шла быстро, опустив голову, чтобы не привлекать внимания. Она очень не хотела афишировать причину своего возвращения.
В крыле долгосрочного ухода Дафна миновала ряд коридоров, а затем остановилась у знакомой двери и провела пальцами по табличке с фамилией. «Химари Марико» – гласила надпись на бумажном квадрате, закатанном в ламинат. Вначале, когда все ожидали, что Химари вот-вот очнется, ее имя было написано мелом на доске.
Когда взамен повесили ламинированную карточку, Дафна поняла, что все серьезно.
Рядом с кроватью стоял стул; Дафна уселась на него, сбросила балетки и поставила ноги на кровать, сунув пальцы под край матраса.
Химари лежала под серебристо-голубым одеялом, которое ее мама принесла из дома. Трубки и провода соединяли подругу с различными капельницами и машинами. Ее лицо осунулось, под глазами залегли глубокие фиолетовые тени. Дыхание было настолько слабым, что Дафна едва его слышала.
– Привет. Это я, – тихо поздоровалась она.
Когда Химари только впала в кому и казалось, что это лишь на время, Дафна болтала с ней каждый визит. Рассказывала подруге все, что та пропустила: какой милый новый инструктор теперь преподает в их любимой студии; что в музее науки устраивают гала-концерт в стиле восьмидесятых годов; что Оливия Лэнгли пригласила всех на выходные в домик на озере, который принадлежал ее семье, а Дафну не позвала. Но теперь было странно изливать все эти бессмысленные слова в тишину. В любом случае Химари не слушала.
Она взяла подругу за руку, в который раз удивляясь, какая же та вялая. С момента последнего визита ногти Химари стали гротескно длинными и такими неровными, что начали цепляться за одеяло. Конечно, медсестрам приходилось беспокоиться о более важных вещах, чем кутикулы пациентки, но все же.
Подавив вздох, Дафна потянулась к своей сумочке за пилкой для ногтей, которую всегда держала при себе. Затем начала аккуратно придавать форму ногтям подруги, скругляя их по краям.
– Извини, лака не захватила. Хотя мои тебе все равно не понравились бы.
Дафна всегда носила только бледные, почти полупрозрачные розовые лаки – боялась, что оттенки красного вызовут у людей ассоциации с когтями. Но у Химари таких колебаний не было. Она всегда испытывала тягу к ярким пламенным краскам, как и ее мама.
Истинную женщину можно узнать по красному лаку для ногтей и красной помаде, говорила им мама Химари, появляясь на очередном мероприятии в шикарном черном платье и на высоких каблуках. Родителями Химари были граф и графиня Хана – титул, которым их семья именовалась почти столетие, с тех пор как прабабушка и прадедушка Химари приехали из Киото в качестве послов от японского императорского двора.
Дафна любила ходить в дом Марико. Они жили в центре Геральд Оукс, в обширном поместье с ухоженными садами и огромным бассейном. У Химари было три брата, и их дом всегда был шумным и полным смеха, несмотря на бесценные акварельные экраны и терракотовые чаши, которые украшали каждую комнату.
– Я не одобряю твою дружбу с этой девчонкой Марико. Она слишком умна, – однажды заявила мама Дафны, когда та вернулась домой после ночевки у Химари. – Тебе нужно окружать себя девушками, на фоне которых можно сиять, а не теми, кто способен с тобой соревноваться.
– Она – мой друг, – горячо возразила
