— Ты поосторожнее, — заметил сэр Импи. — Все, что нам удастся обнаружить, будет выглядеть гораздо более эффектно, если обвинению не станет об этом известно заранее.
— Буду тише воды, ниже травы. Но если мне удастся найти истинного убийцу, надеюсь, вы не станете возражать против его ареста?
— Нет, против этого я возражать не стану. Может, полиция станет. Ну что ж, джентльмены, если вопросы исчерпаны, я закрываю собрание. Мистер Крофтс, вы обеспечите то, о чем просил нас лорд Питер?
Мистер Крофтс взялся за дело с рвением, и на следующее утро лорд Питер уже стоял перед воротами тюрьмы Холлоуэй с необходимыми бумагами.
— Да, милорд. Вы имеете такие же права, как адвокат обвиняемой. Да, у нас есть отдельное помещение. Надзиратель отведет вас вниз и объяснит вам правила.
Уимзи провели по лабиринту пустых коридоров, и он оказался в маленькой комнатке со стеклянной дверью. Посередине стоял длинный стол с двумя стульями друг напротив друга.
— Здесь, милорд. Вы сядете с одной стороны, а обвиняемая с другой. Не вставайте со своих мест и ничего не передавайте через стол. Я буду наблюдать за вами из-за двери, милорд, через звуконепроницаемое стекло. Как только вы сядете, милорд, обвиняемую введут.
Уимзи сел и принялся ждать, испытывая какие-то странные чувства. Вскоре послышался звук шагов, и в комнату вошла обвиняемая в сопровождении надзирательницы. Она села напротив Уимзи, надзирательница вышла, и дверь закрылась. Уимзи встал и откашлялся.
— Доброе утро, мисс Вейн, — бесцветным голосом произнес он.
Обвиняемая остановила на нем взгляд.
— Садитесь, пожалуйста, — промолвила она необычайно глубоким голосом, который так понравился Уимзи на процессе. — Как я понимаю, вы — лорд Питер Уимзи и представляете здесь мистера Крофтса.
— Да, — ответил Уимзи. Его смущал ее пристальный взгляд. — Да. Я… э-э… был на процессе и… э-э… подумал, что, может, чем-нибудь смогу помочь.
— Очень любезно с вашей стороны, — откликнулась обвиняемая.
— Ничуть, ничуть! Я хотел сказать, что мне нравится заниматься расследованиями.
— Знаю. Поскольку я пишу детективы, то, естественно, с большим интересом изучала вашу деятельность. — Она улыбнулась, и его сердце растаяло.
— Это очень кстати, потому что тогда вы, наверное, догадываетесь, что я не такой осел, каким выгляжу в данную минуту.
Она рассмеялась.
— Вы совсем не похожи на осла, по крайней мере, не больше, чем кто-либо другой на вашем месте. Я понимаю, что это место оказало на вас угнетающее воздействие, но вы оживаете прямо на глазах. И я действительно очень благодарна вам, хотя, боюсь, мое дело безнадежно.
— Не надо так говорить. Оно не может быть безнадежным, если вы этого не делали, а я знаю, что не делали.
— Я действительно этого не делала. Но у меня такое ощущение, что все происходит как в одной моей книге, где я изобрела такое идеальное преступление, что потом не могла придумать, за что бы зацепиться детективу, и в конце концов пришлось, увы, прибегнуть к чистосердечному признанию убийцы.
— Если потребуется, мы поступим точно так же. Кстати, вы случайно не знаете, кто убийца?
— Я не думаю, что он есть. Скорее всего, Филипп сам принял яд. Он легко падал духом.
— Кажется, он очень тяжело переживал ваш разрыв?
— Отчасти да. Но, я думаю, в основном он страдал из-за того, что его недооценили. Ему нравилось думать, что все окружающие в заговоре против него и чинят ему всяческие препятствия.
— А это действительно было так?
— Скорее, нет. Но я знаю, что он многих оскорбил. Он считал, что имеет право что-то требовать от них, а это людям не нравится.
— Да, понимаю. А с кузеном он ладил?
— О да, хотя он всегда говорил, что мистер Эркхарт обязан заботиться о нем. Мистер Эркхарт довольно обеспеченный человек в силу своих профессиональных занятий, правда, Филипп никогда не претендовал на его деньги. Просто считал, что великие художники заслуживают того, чтобы жить за счет обычных людей.
Уимзи был хорошо знаком с таким складом ума. Однако его потряс тон, которым она это сказала, в нем сквозили горечь и даже презрение. Следующий вопрос он задал немного поколебавшись:
— Простите, что я спрашиваю, но вы очень любили Филиппа Бойза?
— Наверное, любила, да. Раз все сложилось именно так.
— Вы могли просто жалеть его, — спокойно ответил Уимзи, — он мог затравить вас своей назойливостью, наконец, охмурить.
— Наверное, все это вместе. Уимзи задумался на мгновение. — Вы были друзьями?
— Нет. — И Уимзи снова поразила плохо скрываемая жестокость, с которой это было сказано. — Филипп не умел дружить с женщинами. Ему нужна была преданность. Он получал ее от меня. Действительно. Но я не выношу, когда меня дурачат. Я не выношу, когда мне предлагают испытательный срок, будто рассыльному, чтобы выяснить, достойна ли я того, чтобы до меня снизошли.
Я серьезно отнеслась к его словам, когда он сказал, что не верит в брачные узы. А потом выяснилось, что он просто испытывал мою преданность. Ну что ж, она оказалась недостаточно глубокой. Я не хочу, чтобы мне делали предложение в награду за хорошее поведение, словно дарили амнистию преступнице.
— Я вас не осуждаю, — промолвил Уимзи.
— Да?
— Нет. Видимо, он был хамом, если не сказать грубее. Это напоминает мне хлыща, который выдавал себя за художника-пейзажиста, а затем взвалил на бедную девушку честь, в которой она совершенно не нуждалась. Не сомневаюсь в том, что он казался ей невыносимым со своими древними дубами и фамильным гербом, лебезящими слугами и всем остальным.
Харриет Вейн снова рассмеялась.
— Да, это смешно, но и унизительно. Так что, я думаю, Филипп обоих нас выставил на посмешище, и как только я поняла это, все кончилось.
Она сделала решительный жест.
— Понимаю, — промолвил Уимзи. — Человек с прогрессивными взглядами, но с отжившим викторианским отношением к семье. Он существует во имя Бога, она во имя Бога в нем, и так далее. Ну что ж, я рад, что вы придерживаетесь иных взглядов.
— Да? Вы считаете, это может помочь в той беде, в которую я попала?
— Нет, я смотрю шире. Я хочу сказать, что, когда все кончится, собираюсь жениться на вас, если, конечно, понравлюсь.
Улыбка исчезла с лица Харриет Вейн, и она слегка нахмурилась, а в ее взгляде появилась едва уловимая неприязнь.
— И вы туда же? Значит, сорок семь.
— Сорок семь чего? — осведомился захваченный врасплох Уимзи.
Дороти Ли Сэйерс
Я серьезно отнеслась к его словам, когда он сказал, что не верит в брачные узы. А потом выяснилось, что он просто испытывал мою преданность. Ну что ж, она оказалась недостаточно глубокой. Я не хочу, чтобы мне делали предложение в награду за хорошее поведение, словно дарили амнистию преступнице.
— Я вас не осуждаю, — промолвил Уимзи.
— Да?
— Нет. Видимо, он был хамом, если не сказать грубее. Это напоминает мне хлыща, который выдавал себя за художника-пейзажиста, а затем взвалил на бедную девушку честь, в которой она совершенно не нуждалась. Не сомневаюсь в том, что он казался ей невыносимым со своими древними дубами и фамильным гербом, лебезящими слугами и всем остальным.
