человека, — ответил Уимзи. — Например, запечатанная бутылка бургундского свидетельствует об осторожности и предусмотрительности. Кстати, именно это и привлекло мое внимание с самого начала.
— Неужто?
— Вот, например, когда и каким образом вы дали ему яд. Думаю, не до обеда. Предусмотрительность, проявленная вами в опустошении графина — да-да, и это вы не упустили — забота о постоянном присутствии свидетельницы, — думаю, все это исключает дообеденное время.
— Я тоже так думаю.
— Херес, — задумчиво продолжил Уимзи. — Свежая непочатая бутылка. Исчезновение ее остатков вполне объяснимо. Думаю, его мы тоже можем исключить.
Мистер Эркхарт насмешливо поклонился.
— Бульон ели кухарка и горничная и остались живы. Я склонен исключить его вместе с рыбой. Одну порцию рыбы отравить несложно, но это потребовало бы сотрудничества с Ханной Вестлок, а это противоречит моей теории. Для меня теория священна, мистер Эркхарт, можно сказать — почти догма.
— Опасный подход, — заметил адвокат, — но в данных обстоятельствах я не стану его оспаривать.
— Кроме того, — продолжил Уимзи, — если бы яд находился в супе или рыбе, он начал бы действовать до того, как Филипп — можно его так называть? — покинул дом. Мы подходим к цыпленку. Миссис Петтикан и Ханна Вестлок — живые свидетели его доброкачественности. И, судя по описаниям, он действительно был превосходным. Это я говорю как человек, имеющий познания в гастрономии, мистер Эркхарт.
— Знаю, знаю, — учтиво ответил мистер Эркхарт.
— Теперь у нас остался только омлет. Вкуснейшая вещь, когда его правильно приготовишь и, что крайне важно, вовремя съешь. Блестящая идея принести яйца и сахар на стол и готовить прямо на месте. Кстати, как я понял, на кухню остатки омлета не попали? Нет-нет! Такое вкусное блюдо невозможно не доесть до конца. Лучше предоставить возможность кухарке самой сделать омлет для себя и своей товарки. Я уверен, этот омлет съели вы с Филиппом.
— Да, — подтвердил мистер Эркхарт, — не стану отрицать. Однако не забудьте, я тоже его ел без каких-либо особых последствий. Кроме того, кузен приготовил его без моей помощи.
— Именно. Четыре яйца, если мне не изменяет память, сахар и джем — обычный набор. С сахаром и джемом все в порядке. Э-э… я не ошибаюсь, одно из принесенных яиц было треснутым?
— Возможно. Не помню.
— Не помните? Ну да, вы же не под присягой. Зато Ханна Вестлок помнит, что, когда вы принесли яйца — а вы ведь покупали их сами, мистер Эркхарт, — вы упомянули о том, что одно разбито, и специально указали, чтобы его подали к омлету. Более того, вы сами отложили его в миску.
— Ну и что? — возможно, чуть небрежней, чем прежде, осведомился мистер Эркхарт.
— Ввести порошок мышьяка в треснувшее яйцо не представляет особого труда, — ответил Уимзи. — Я сам поставил опыт с тоненькой стеклянной трубочкой. Возможно, при помощи воронки это сделать еще проще. Мышьяк — довольно тяжелое вещество, в чайную ложку помещаются семь или восемь гранов. Он оседает на дне яйца, а все следы на скорлупе с легкостью уничтожаются. Ввести раствор мышьяка еще проще, но я по определенным причинам экспериментировал с обычным белым порошком. Он прекрасно растворяется.
Мистер Эркхарт достал сигару и принялся ее раскуривать.
— Вы хотите сказать, — уточнил он, — что, когда взбалтывали яйца, одно отравленное яйцо каким-то волшебным образом отделили от остальных и оно оказалось вместе с мышьяком лишь в одной порции омлета? Или что мой кузен умышленно положил себе отравленную часть, оставив остальное мне?
— Ну что вы, что вы! — возразил Уимзи. — Я просто говорю, что в омлете был мышьяк и что попал он туда с помощью яйца.
Мистер Эркхарт бросил спичку в камин.
— По-моему, ваша теория, как и упомянутое вами яйцо, не без изъяна.
— Я еще не закончил. Следующая часть моей гипотезы основывается на очень мелких признаках. Позвольте мне перечислить их. Ваш отказ пить за обедом, ваш цвет лица, несколько обрезков ногтей и волос — сложим все это вместе, прибавим пакетик белого мышьяка, обнаруженный у вас в тайнике, сделаем несколько пассов и получим виселицу, мистер Эркхарт, виселицу.
Он изобразил в воздухе петлю.
— Я вас не понимаю, — хрипло произнес адвокат.
— Прекрасно понимаете, — возразил Уимзи. — Вам известно, что обычно мышьяк вреден для людей, но некоторым, например этим глупым сирийским крестьянам, о которых так много писали, нравится употреблять его в пищу. Говорят, он улучшает слух, очищает кожу, делает волосы гладкими. По тем же причинам они дают его лошадям. Кроме этого, говорят, мышьяк принимал этот жуткий тип, Мейбрик. В общем, есть люди, которые после небольшой практики могли принимать довольно большие дозы этого яда, смертельные для обычного человека. Но вы это знаете и без меня.
— Впервые об этом слышу.
— На что вы рассчитываете? Ну, ладно. Будем делать вид, что все это новость для вас. Так вот, один тип (не помню, как его звали, все это описано у Диксона Манна) заинтересовался этим делом и начал экспериментировать на собаках. Переубивал их целую тьму, пока не выяснил, что жидкий мышьяк скапливается в почках и чрезвычайно вреден для организма, а вот в форме порошка его можно давать каждый день, понемногу увеличивая дозу, так что мочевыводящая система, или «штучки», как называла ее одна моя знакомая старушка из Норфолка, привыкает к нему и выводит его без всяких усилий. Я даже где-то читал, что все это делают лейкоциты — знаете, такие маленькие белые клеточки. Они облепляют гранулы яда и не дают ему нам навредить. Как бы там ни было, суть в следующем: если долго принимать мышьяк, скажем год, в организме вырабатывается иммунитет, и потом можно за один присест проглотить шесть или семь гранов без каких-либо последствий.
— Очень интересно, — промолвил мистер Эркхарт.
— Эти чертовы сирийцы, видимо, поступают точно так же и очень тщательно следят за тем, чтобы ничего потом не пить, а то яд может оказаться в почках. Может, я описываю не слишком правильно с анатомической точки зрения, но суть передаю верно. Понимаете, мне пришло в голову, что если вы выработали у себя иммунитет к яду, то вполне могли разделить с другом омлет, приправленный мышьяком. Он оказался бы смертельным для него, но не для вас.
— Понимаю. Адвокат облизнул губы.
— Так вот, у вас прекрасная, чистая кожа, если не считать мелких пигментных пятен, которые иногда оставляет мышьяк, и гладкие волосы. Кроме того, я заметил, что вы не пили за обедом, и сказал себе: «Питер, что ты думаешь по этому поводу?» А когда в вашем тайнике нашли пакетик с белым мышьяком — не будем сейчас останавливаться на том, как именно это сделали, — я подумал: «Интересно, сколько же времени это продолжалось?» Ваш зарубежный аптекарь сообщил полиции, что Целых два года. Он не ошибся? То есть с краха «Мегатериума»? Ладно-ладно, можете не говорить, если не хотите. А потом нам удалось добыть обрезки ваших ногтей, волос — и что же? — они насквозь пропитаны мышьяком. И тут мы сказали: «Ну и ну!» Поэтому-то я и пригласил вас поболтать. Я подумал, может, вы как-то объясните.
— Я посоветую вам одно, — промолвил Эркхарт с искаженным лицом, но сохраняя профессиональную выдержку, — поостерегитесь делиться этой дикой теорией с кем-либо другим. Не знаю, что вам и полиции, которая способна на все, удалось найти в моем офисе, но объявлять меня токсикоманом — это преступление, карающееся законом. Да, я некоторое время принимал лекарство, содержащее мышьяк — доктор Грейнджер может показать вам рецепт, — и вполне возможно, что он аккумулировался у меня на коже и в волосах, но, кроме этого, нет никаких оснований для таких чудовищных гипотез.
— Никаких?
— Никаких.
— Тогда как объяснить, — холодно и с плохо сдерживаемой угрозой в голосе осведомился Уимзи, — что за сегодняшний вечер, без всяких видимых последствий, вы приняли дозу мышьяка, способную отправить на тот свет двух, а то и трех человек? Эти отвратительные сладости, которые вы так жадно поглощали, пренебрегая возрастом и положением, обсыпаны белым мышьяком. Да простит вас Господь, с
