«Мы оба — претенденты на победу, и сделаем всё возможное, вопреки боли, которую нам придется пережить. Не стоит ставить только на кого-то одного.»
– Не поступай так со мной, Жаклин, ты же знаешь, что я не смогу, – он хрипит, когда стрела мягко входит в тело, прорезая кожу, словно фруктовую кожуру, но не чувствует боли. Только безысходность. – Ты должна вернуться домой, я же обещал. Господи, Жаклин.
– Ты должен победить, милый – она кашляет, стирает с губ кровь, натянуто улыбается и смотрит умоляюще. – У меня уже нет шансов.
Мысль, которая засела в ее голове еще в день Жатвы, когда он вызвался добровольцем следом за ней, давила на нее сильнее всего остального - чувство вины сильнее жалости к любимому. Бенджен поднимает голову вверх и кричит от бессилия.
Большинство дронов отлетают от места, где Мория и Алем теряют последние силы от потери крови, отражая удары друг друга. Звон металла стихает.
Стиллу кажется, что весь мир смотрит, как он, ломаясь, поднимает оружие. Почти не замахивается, бьет с полу-силы, но этого хватает, чтобы истощенная Жаклин обмякла в его руках.
Он теряет смысл жизни и обретает звание победителя Двадцать Девятых Голодных Игр.
***
Я не принимаю ничего из того, что чувствую сейчас, проводив тебя в последний раз.
«Мне говорили, что, дойдя до конца, люди смеются над страхами, которые мучили их в начале. Я, кажется, уже пришел (куда?), но мой единственный страх возвращается ко мне каждую ночь. И с каждым сном он становится всё кошмарнее, больнее, томительнее, жестче. Я пишу к тебе, чтобы спросить. Придет ли конец не только моему пути, но и моим страданиям? Ясно, что это не произойдет быстро и никогда не пройдет совсем, но хотя бы через несколько лет, десятилетий, хотя бы через век, если мне все-таки суждено влачить это жалкое существование б е з тебя, станет немного легче?
От дверного хлопка грифель карандаша врезается в бумагу и ломается. Скрипя зубами, Бенджен поворачивается к своему посетителю. Щупленькая медсестра с очередной дозой морфия дрожит и смотрит на него с таким страхом в глазах, что юноша невольно вздыхает. И что ее пугает? Его внешний вид или эти приступы истерик? В любом случае, на него уже ничего не произведет должного впечатления, чтобы захотеть себе помочь. Даже если бы с таким же испугом на него смотрела собственная мать.
– Уйдите прочь, – шипит победитель, отворачиваясь.
– Простите, мистер…
– Я же сказал, идите к черту.
Он мычит, прижимаясь к прохладной поверхности стеклянного стола, и закрывает рот ладонями, чтобы подавить судорожные всхлипы. Ее чертовы волосы цветом почти как у Вьено. В последнее время он во всех пытался найти общие с любимой черты, но от того, как отвратительно они были искажены в этих людях, как мерзко они выглядели в сравнении с ней, у него неизменно появлялась тошнота. Сердце до того громко стучит в висках, что он не слышит, как она приближается. Игла почти неощутимо входит в шею. От ярости Бенджен со всей силой впивается ногтями в ладони, сжимая кулаки, но в следующий же миг он засыпает, и тело безвольно мякнет.
Победитель просыпается в белой палате, туго привязанный к медицинской койке. Так, что даже голову сдвинуть с места не получается. Какое-то время он тяжело дышит, судорожно вслушиваясь в тишину и пытаясь расслышать до боли родной голос, но, убедившись, что она снова упорхнула, расслабляет напряженные мышцы.
– Сейчас ты, наверное, не веришь, но тебе еще есть, что терять. – Голос такой знакомый, что Стилл начинает дрожать от попыток ухватить нить, соединяющую его с прошлым. – Просто посмотри.
Он лихорадочно бегает глазами по комнате — насколько это ему позволяют ремни, но не видит ничего, кроме темного экрана, и, сдаваясь, моргает в знак согласия. Сначала он смотрел на родителей и Лорен в день Жатвы, на напуганного племянника и семью Вьено. Потом понял, что следующие кадры намного новее. Их, кажется, сняли в Деревне Победителей, куда уже перебралась семья. Последний отрывок — мелькнувшая среди игрушек светловолосая макушка Кая. Сердце Бенджена сжимают тиски, он глухо мычит, в уголках его глаз блестят слезы.
– Ты ответственен за их судьбу. И если они простят тебе моральное падение, то Капитолий — нет. Если ты уничтожишь себя, они сделают то же самое с ними.
– Что Вам нужно?
– Ты наденешь костюм, выйдешь на сцену и сделаешь вид, что справился. Если не переусердствуешь, на год-другой тебя отпустят. Я постараюсь уладить вопрос с менторством на какое-то время. Пока не научишься с этим жить. – Опал выходит из-за спинки кресла. Теперь его взгляд кажется еще более обреченным. – Тридцать два ребенка научились. В большей или меньшей степени. Не думай, что тебе пришлось хуже, чем другим, Бен. Хватит себя жалеть.
Все эти недели, проведенные в госпитале, новоиспеченный победитель Двадцать Девятых Голодных Игр был рад, что видел только врачей и медсестер, которые не знали его до этого момента. При первой встрече со стилистом, который, как ему показалось, проникся тёплыми чувствами к Жаклин, Бен ожидал ненавистного взгляда или по крайней мере упрека. Но Опал смотрел на него с сочувствием, искренним сожалением и пониманием. Словно он уже не в первый раз вынужден помогать человеку, который убил свою возлюбленную. Словно Стилл не заслуживает презрения. Как-будто он заранее знал, что с арены живой выберется не она. Бенджен был уверен, что вся их команда, включая ментора и стилистов, на ее стороне, что все они старались помочь ей. Но теперь то хрупкое понимание происходящего, которое у него было, безжалостно рушится. Финал Игр был спланированный ею, и Жаклин постаралась на славу, чтобы вовлечь в это как можно больше людей. Пока он старался спасти ее, она уже знала, что пожертвует собственной жизнью.
Прежде, чем ответить, Бенджен сглатывает ком, вставший поперёк горла:
– Хорошо, я всё сделаю.
***
– И зачем тебе весь этот хлам? – Жаклин насмешливо улыбается, убирая отросшую прядь волос с его лба, и откусывает кусок от здоровенного яблока. – Это настоящее безумие, Бен, выбрось это, не пугай родителей.
Небрежно толкая ногой одну из коробок, она приближается к окну и распахивает запыленные занавески. Вынимает какую-то книжонку и пробегается по строчкам небрежным взглядом. Затаив дыхание, Бенджен прислоняется к пыльному комоду, и не может отвести взгляда от ее силуэта. Длинные ноги совсем голые, мятая футболка не достает и до средины бедра, а волосы вьющимися колечками топорщатся во все стороны. Силясь подавить зудящее чувство в груди, он тяжело глотает слюну и когда
