Сегодня ей хотелось любить всех и вся, и смятение, совсем недавно овладевшее душой, полностью отступило. Весь этот праздник, музыка, смех — всё это было таким приятным, искренним, ярким. И когда начались танцы, всё закрутилось в вихре улыбок, касаний, непринуждённых разговоров и лёгкого флирта. Алексис никогда не оставалась одна на балу, а сегодня и вовсе была нарасхват, и Киллиан к середине праздника смог станцевать с ней лишь раз, и то весёлую кадриль, а не вальс, как хотелось бы Алексис. Хотя у неё и были сомнения по поводу того, умеет ли он его танцевать.
К полуночи праздник окончательно вылился на улицу, и в салуне теперь почти никого не осталось, только изредка кто-то заходил пополнить запасы пунша или виски. Индейки, занимавшие три стола, давно были съедены, и теперь у собак на заднем дворе начался свой пир. Девочки Фрэнка, получив от него разрешение сегодня не работать или работать исключительно на себя, оккупировали веранду на втором этаже и теперь звонко смеялись, распивая вино и игриво отмахиваясь от предложений потанцевать. Матроны и слишком ярые поборники нравственности уже разошлись по домам, дети или спали в повозках, или бегали среди танцующих, прячась за широкие юбки дам. Алексис, только закончившая танцевать с Лоуренсом, отошла к магазину Дженкинса, опираясь на перила на его крыльце, тяжело дыша. Здесь, немного в стороне от толпы, прохладный воздух быстро остужал разгорячённую кожу, и вскоре она пожалела, что отдала шаль Мередит, чтобы та отнесла её в повозку.
— Не думал, что смогу застать вас в одиночестве, — раздался голос за спиной, и Алексис резко обернулась, вглядываясь в темноту. Колум стоял у входа в магазин, тяжело опираясь о стену. Но, стоило ей обернуться, и он сделал шаг, прислонился к деревянному столбу, подпирающему навес. Обдал лёгким запахом виски. Лихорадочный взгляд блеснул, отразил свет лампы, мазнул по обнажённым плечам, вызывая неосознанное желание прикрыться.
— Отец Колум, — произнесла она медленно. — Вас все заждались на празднике.
— Кроме той, чьё мнение для меня единственно важно, — горько ответил он, прижавшись к столбу щекой.
— Не понимаю, о чём вы, — голос Алекис задрожал. Слишком много она слышала за свою жизнь признаний. Слишком часто они произносились одними и теми же словами, с одной и той же интонацией. И это было слишком невероятно, чтобы быть правдой.
— Понимаете, — прошептал Колум и грустно усмехнулся. — Всё вы понимаете, Алексис.
— И поэтому сделаю вид, что не слышала ваших признаний, — ответила она, поднимая на него взгляд, полный искреннего сожаления. — Даже будь моё сердце свободно, а вы знаете, что это не так, я не смогла бы ответить взаимностью на ваши чувства. И причина отказа более чем ясна.
— А если бы этой причины не стало? — Колум вдруг подался вперёд, почти касаясь лбом её лба. — Что бы вы сказали тогда?
— Как — не стало? — непонимающе нахмурилась Алексис. — Вы священник, разве вы согласны отказаться от сана ради чувств, даже невзаимных?
— Как мало вы всё-таки обо мне знаете. — Он прикрыл глаза, вдохнул её полной грудью и в следующую секунду отпрянул обратно, в темноту.
— Так может, расскажите?
— К чему? — Он пожал плечами. — Моя тайна ничего не изменит в вашей жизни.
— Но может, изменит в вашей? — Алексис хотелось помочь. Хотя бы чем-то, в чём-то. В неё никогда не влюблялся священник, и может, в другой, прошлой жизни, это даже стало бы чем-то пикантным, тем, о чём можно рассказывать дочери, когда подрастёт. Но отец Колум… Он ведь стал для неё другом, он был братом Киллиана, и оставлять просто так, невысказанным, то, что разрывало его сердце, она не могла.
— Слишком поздно, Алексис, — вздохнул Колум. Кивнул куда-то за её спину. — А вот и счастливый жених. Или ты ещё не сделал предложение?
— Колум? — Киллиан накинул на плечи Алексис свой пиджак, нахмурился, принюхиваясь. — Ты что, набрался? Советую не показываться людям на глаза в таком виде.
— Конечно, — саркастично бросил Колум. — Только один из братьев МакРайан может напиваться и шататься по городу. Что положено Юпитеру, да?
— Давненько я тебя таким не видел, — весело хмыкнул Киллиан, которого эта ситуация, кажется, совершенно не смутила и не шокировала. — Пойдём, отведу тебя домой. А после вернусь, — он обернулся к Алексис, — и отвезу домой вас.
— Оставь эти церемонии для остальных, — поморщился Колум, пошатнувшись вперёд, тяжело облокотившись о перила рядом с Алексис. — Уж мне-то мог бы сказать, что давно уложил в кровать прелестную учительницу!
— Колум!
— Отец Колум!
Два возгласа: шокированный и гневный, вырвались одновременно.
— Пойдём-ка! — Киллиан зашёл под навес, обхватывая брата за талию, закидывая его руку себе на плечо. — Поговорим подальше отсюда.
Алексис, не в силах устоять на месте, пошла следом, но ни один из братьев её не заметил. Тёмными переулками они вышли к дороге через луг. Вдали показалась серая в темноте церковь, и сухая трава, освещенная полной луной, казалась присыпанной пеплом. Неожиданно Колум остановился, оттолкнул от себя Киллиана, выпрямился.
— Думаешь, я настолько пьян, что не понимаю, где нахожусь и как надо себя вести?
— Но увести себя с праздника ты всё-таки позволил, — резонно заметил Киллиан.
— Потому что объясняться перед всем городом, почему их священник таковым не является, я не собирался!
— Рад, что хоть капля благоразумия у тебя осталась! Но оскорблять Алексис ты не имел никакого права!
— Кто её оскорбил, ответь? Разве я не прав? Разве ты с ней не спишь? Не приходишь по ночам? Как там ночи, кстати, достаточно жаркие?
— Я спишу всё на виски, но если ты прямо сейчас не заткнёшься… — угрожающе рыкнул Киллиан, подходя вплотную.
— То что, — прошептал он, тяжело дыша. — Ударишь? Ради кого? Ради шлюхи?
Резкий удар, и Колум отлетел на несколько шагов в сторону, держась за скулу. Алексис взвизгнула, бросилась было к ним, но остановилась, потому что Колум кинулся на брата, ударил в живот, заставляя согнуться пополам. Киллиан охнул, выдохнул зло, и в следующую секунду уже выпрямился, впился глазами в Колума.
— Ты знаешь, что все слухи про неё были ложью, — проговорил он через силу.
— А если нет? — Колум обернулся, кивнул на Алексис, сжимавшую полы сползавшего с плеч пиджака. — Если нет, что тогда? Женишься на ней?
— Да! — рявкнул Киллиан, стиснув кулаки. — И если ты будешь продолжать говорить о ней в том же духе, то с тобой нам придётся расстаться.
— Между нами никогда не становились женщины, — горько выдохнул Колум.
— Поэтому не понимаю, почему встали сейчас, — откликнулся Киллиан. Размолвка с братом била по душе сильнее, чем любой
