— Такой хорошенькой женщине, как ты, Алексис, это явно было несложно. Достаточно было несколько раз улыбнуться, как ты умеешь, и позволить мужчине чуть больше, чем просто невинный флирт, — ехидно парировал Джон, хватая её за руку и поднося к лицу. — Твои руки по-прежнему белые и гладкие, я вижу, физический труд тебе незнаком? Кем ты здесь работаешь? Я успел побывать в местном салуне, с виду вполне приличное заведение.
Рука Алексис снова взметнулась вверх, но Джон успел перехватить её, крепко сжав запястье.
— Не смей, — угрожающе прошипел он, и от ярости, мелькнувшей в глазах, стало страшно. — Не смей вести себя, как оскорблённая невинность! Я всё знаю про тебя, Алексис Коули, и про то, как хорошо ты устроилась после того, как оказалась на улице. Долго ты не бедствовала, а? Я лежал в госпитале полгода, и всё это время пытался принять себя таким, каким стал. Пытался уверить себя, что ты ждёшь меня любого. Что тебе будет всё равно, сколько шрамов оставила на моём теле война!
— Мне и было всё равно! — Алексис поморщилась от боли в запястье, которое он по-прежнему продолжал сжимать. — Я каждую минуту молилась, чтобы ты вернулся ко мне! Но мне пришло лишь извещение о твоей смерти!
— Поначалу я не знал, что они ошиблись, — довольно улыбнулся Джон, отпуская её. Запустил руки в карманы и в волнении сделал несколько шагов, останавливаясь за спиной Алексис. — А когда узнал — обрадовался. Потому что это — счастье, — прошептал он, склонившись к её уху. — Знать, что тебе не нужно больше идти и умирать за идиотов, цепляющихся за прошлое. Что можно начать жизнь с чистого листа и стать тем, кем ты хочешь.
— И ты стал, — горько бросила Алексис, повернувшись к нему. — Ты стал бандитом, которые насилует женщин и грабит дилижансы!
— Не тебе меня судить. — Джон тепло улыбнулся, на миг став тем, прежним, из прошлого. — До конца войны мне пришлось скрываться, чтобы не сочли дезиртиром и не расстреляли свои же. Или чтобы янки не бросили в тюрьму, надеясь обменять на кого-то из своих… Но когда я вернулся домой, — его глаза снова сузились, а в голосе зазвенело презрение, — я узнал, что моя нежная, горячо любимая женушка пошла содержанкой в дом янки!
— Это неправда! — в отчаянии воскликнула Алексис. — Я ушла из его дома, едва он попытался что-то сделать!
— Чушь! — фыркнул Джон, приподняв верхнюю губу и обнажив зубы. — Все женщины — шлюхи, зависит только от того, сколько им предложишь! Уж теперь-то я точно это знаю.
— Кем ты стал? — Алексис потрясённо смотрела на него, не узнавая. — Что с тобой стало?
— Жизнь. — Джон поднял глаза к небу, словно залюбовался орлом, одиноко парящим над ними. Сверху слетел пронзительный крик, и снова стало тихо. — И смерть. — Он снова впился в неё взглядом. — Ты хоть представляешь, каково это — смотреть, как каждый день, каждый час рядом с тобой умирают друзья? Гнить в окопах, полных воды, в поганом обмундировании, в дырявых сапогах? Проигрывать, понимая, что теряешь не свой мир, гори он в аду, — теряешь себя прежнего с каждым выстрелом, который совершил?
— Я знаю тех, кто остался человеком после войны, — вскинула подбородок Алексис. — И один из них сейчас сидит здесь.
— Ты теперь на стороне янки, дорогая? — Джон насмешливо цокнул языком. — Кстати, что ты вообще здесь делаешь, дорогая? Решила скрасить досуг священника? Ты ведь знаешь, правда, кем он является на самом деле?
— Знаю. — Алексис вдруг почувствовала огромную усталость, будто стержень, державший спину прямо, резко выдернули, оставив пустую оболочку. — А так же знаю, что и он, и его брат гораздо лучше всех вас, вместе взятых.
— На-адо же! — протянул Джон. — Ты и с братом, оказывается, знакома? С ним ты тоже спишь? И кто из них лучше?
— Ты жалок, — устало сказала Алексис. — Не за этого человека я выходила замуж.
— Ты, кстати, до сих пор моя жена, если не забыла.
Джон в два шага сократил расстояние между ними, крепко хватая за плечи и притягивая к себе. Алексис упёрлась ладонями в его грудь, не давая приблизиться, глаза полыхнули гневом:
— Не смей!
— А то что? Прискачет МакРайан и убьёт меня? А ты сможешь пережить гибель любимого мужа прямо у тебя на глазах?
— Лучше бы ты погиб на войне, — прошептала Алексис. — Ты не стоил тех слёз, что я на тебя потратила.
Джон дёрнулся, как от пощёчины, усмехнулся как-то отчаянно-злобно и резко прижался к её губам.
— Эй, Джереми! — донеслось до Алексис сквозь сумасшедший шум в ушах. — Правила одинаковы для всех! Срать я хотел на то, жена она тебе или нет, все развлечения в лесу. И по очереди, слышал?
Джон с сожалением выпрямился, пожал плечами: — Тогда я второй после тебя, Барни. Не возражаешь?
— Думаю, это твоё право! — весело крикнул Барни. — А теперь веди птичку обратно, нечего тут светиться.
— Там, кстати, у церкви стоит повозка с лошадью. Её, наверное, лучше бы привести сюда, а то из города могут увидеть, — заметил Джон, заводя Алексис в конюшню и сажая рядом с Колумом. Она неосознанно придвинулась ближе, что не ускользнуло от мужа. Он многозначительно хмыкнул и отвернулся, отходя к дверям. Колум дёрнулся к ней, подался вперёд, жалея, что не может обнять, успокоить, защитить.
— Вы всё слышали? — грустно шепнула Алексис, положив голову ему на плечо. Все неловкости, когда-либо бывшие между ними, вдруг сгладились, стали настолько пустыми и неважными!
— Всё будет хорошо, — только и смог ответить Колум, бессильно сжимая зубы. Хотелось вырвать глотку этому Джереми-Джону голыми руками, и во время разговора между мужем и женой Колум пытался сдержать ярость, хлещущую из него, бессильную, и от того ещё более неистовую. Он пытался сдержаться и промолчать, чтобы не сделать хуже себе и Алексис, но это оказалось неимоверно сложно! Зато сейчас, когда Алексис доверчиво прильнула к нему, прикрыв глаза, все старания были вознаграждены. Колум вытянул ноги, устраиваясь поудобнее, и постарался не обращать внимания на боль в плечах. Киллиан обязательно приедет и спасёт их. Потому что иначе лучше бы Алексис убили сразу…
* * *Последние дни перед возвращением в Колорадо-Спрингс проходили для Киллиана в лихорадочном волнении. Он то принимался подсчитывать прибыль и думать, что стоит сделать в доме в первую очередь; то начинал мечтать, как они с Алексис уедут после свадьбы в Денвер; то раздумывал о том, что неплохо бы завести кур и корову, ведь когда будут дети… А при мысли о детях в сердце
