— Хочешь, открою тебе тайну, почему в твоих акварелях нет глубины? — зло спросила Ира. — Потому что ты — пустышка. Не стоит искать глубины на мЕли..
И захлопнула дверь.
— Вот так вот закончилась моя сказка, Кира, — Шель словно выплыл на поверхность из своего прошлого.
— Она не права, — возразила Новикова. — Я видела твои фрезии на картине. В них… очень много глубины.
Воронцов хмыкнул.
— Да, Кира. После того, как Гена вывел меня из запоя, и я увидел, что нарисовал, я понял, что познал дао акварели. Только нах… зачем она мне нужна такой ценой. С тех пор я не рисовал. Словно выгорело. По работе — да. Для себя, для души — нет. Я же говорю, ты стала моей музой.
Кира сидела, всё еще оглушенная рассказом.
— Шель, я не поняла… Ты говорил, что не знал, сколько ей лет. В смысле, ты удивился, что она такая молодая…
— Конечно, я знал сколько ей. Но я ни разу не встречался с нею после того… случая. Она ушла из вуза. А возраст за тридцать женщины переживают по-разному, — с какой-то печальной улыбкой произнес Воронцов. — В общем, я был потрясен новой встречей.
— А букетиком-браслетиком ты хотел ей показать, что она потеряла? — догадалась Новикова.
— Почему ты такая умная? — Шель взял ладонь девушки и притянул к своим губам. Кира вырвала руку.
— Подожди. Как ты мог не знать, как она выглядит, если у тебя весь дом обвешан ее полотнами?
— Да легко, солонце моё, — он вновь поймал кисть Киры и легонько сжал двумя руками. — Для того чтобы купить картину, достаточно пообщаться с агентом. Знаешь… — он вновь на секунду прижал ладонь Новиковой к губам. — Я чувствовал злорадство от того, что она рисует эти картины для меня.
— Ты больной, Мишель! Ты понимаешь, насколько ты больной… ею?
— Кира, она меня… выбросила!
— Ой, ну, вот только не нужно этого, — замахала Кира руками. — «Выбросила!» Посмотри на себя. Долго ты провалялся… «выброшенный»? Небось, сразу же нашлись те, кто подобрал.
— Ты меня не любишь… — надул губки Мишель и потянул Киру на себя.
— Тебе не стыдно? — вырвалась Новикова. — Разве тебя можно не любить?
Мишеля, такого милого и родного, знакомого и открытого, просто нельзя не любить, поняла Кира. Поняла она, и к чему клонит этот… игривый ретривер.
— И тебе меня не жалко? — продолжать надувать губки бывший щеночек, а ныне — взрослый кобель.
— Жалко, конечно, — призналась Новикова. — Но я что, похожа на дуру?
— Нет, и на дуру ты не похожа. Одни достоинства, — согласился Мишель и мягко, но настойчиво притягивая.
— Тогда с чего я должна к тебе карабкаться на мой диван? — выворачиваясь из мягких, расслабляющих и цепких объятий.
— Потому что я так хочу.
Кира посмотрела в его голубые глаза и почувствовала, как пол уходит из-под ног. Забавно. Ведь где-то в душе она была даже не против. Это как упасть в мягкую перину, которая такая воздушная… Такая однозначная, в отличие от Влада-Котофея. Такая теплая, в отличие от Гены-КрокоЗмея. Такая понятная, в отличие от Шефа. И такая ЧУЖАЯ.
— Знаешь, Шель, — с очень серьезным видом проговорила Новикова. — Иногда судьба дает нам не то, что мы хотим. Иногда она дает нам то, что нужно.
Мишель рассмеялся, легко и заливисто.
— То-то ты выглядела такой счастливой, когда я к тебе завалился сегодня, — сказал белокурый поганец. — А это, оказывается, судьба тебе дала то, что тебе нужно.
— Почему нет? — задумалась Кира. — Тебе судьба дает свой урок. Мне — свой. По крайней мере, теперь я в любой ситуации научилась говорить твердое «нет».
— Что же мешало тебе научиться этому раньше? — в голубых глазах мелькала усмешка.
— Не знаю, — пожала плечами Кира, вспомнив школу и ПалИваныча, которые теперь казались призраками далекого прошлого. — Наверное, судьба дает нам то, что нам нужно снова и снова, пока у нас не наберется мужества заплатить за это полную стоимость.
Из взгляда Мишеля стерлось веселье. Он стал твердым и… трезвым. Блондин