— Кира Владимировна, вы не могли бы…
Он жестом показал на чупа-чупс.
— Что, чавкаю? — с ужасом спросила она.
— Нет, — Ген-директор взял ее ладонь и вложил туда конфетки. — Понимаете, кхе, никотиновый пластырь плохо помогает.
И отвернулся к иллюминатору.
Только тогда до Киры дошло, что Колчевский имел в виду. Она густо покраснела. К счастью, начальник этого не видел.
Вскоре Новиковой удалось справиться со смущением, но справиться с потоком сознания ей не удавалось. Ведь генеральный неоднократно намекал, и даже говорил, что Кира ему нравится. Но она упорно этой мысли избегала. В идеале, и дальше следовало бы избегать, потому что где она, а где — Ген-директор, которому, по непонятной причине, вдруг надоели девицы попроще в шмотье покороче. С другой стороны, совершенно некстати, Новиковой вспомнилась сказка Мишеля, героиней которой стала ботанка-очкарик с косичкой-узелком. Где олимпийских кровей ретривер Миша, и где — преподша метр с кепкой, сомнительной внешности и старше его на несколько лет? О чем она подумала, когда к ней явился пьяный Мишель и полез целоваться? Уж явно не о высоких и светлых чувствах студента. Хотя сама-то была в него влюблена, как последняя дворняжка, иначе бы не ревела тогда, и из университета не ушла бы. Хотя были ли тогда чувства Воронцова столь сильны и глубоки, как ему теперь кажется? Трахнул бы он училку, как толпы других, и забыл бы о ней. Как о толпах других. А послала Ирина его еловым лесом — и гляди-ка, уже больше десяти лет только о ней и думает. Да и художница тоже… Может, и прав Шель. Может, и действительно, она писала свои картины для него. И даже стала богемной богиней — для него. Чтобы, увидев ее — рано или поздно, — он понял, как был не прав, посмеявшись над ее чувствами…
Прямо какой-то бразильский сериал про золушку Изауру пришел Кире в голову. И главное, с чего? С того, что чистокровные ретриверы могут влюбиться в дворняжек? Наверное, могут. Если им хорошенько дать по морде и не дать. Так что КрокоЗмею остается надеяться исключительно на пластырь.
Самолет набрал высоту, и девушки-стюардессы поплыли с напитками вдоль рядов кресел, как ледокол «Ленин».
— Кира, я бы хотел вас кое о чем попросить, — обратился к ней Колчевский, получив свой томатный сок. А что поделать, кровь в самолетах не разливают.
— Конечно, Геннадий Николаевич, — кивнула Новикова в напряжении.
Пластырь, Геннадий Николаевич, купите побольше пластыря.
— Мы едем в Сеул, а это специфический менталитет, — очень осторожно, точно ждал, что Кира на него с кулаками набросится. — В Корее очень четко выражена иерархия. В семье, в бизнесе — везде. Мужчина стоит выше женщины, старший — выше младшего, начальник — выше подчиненного.
— То есть я где-то в самом хвосте, на соседней улице? — на всякий случай уточнила Кира.
Ген-директор вопрос проигнорировал, но так умело, что Новикова поняла: в самую точку.
— Если вам не трудно, не возражайте мне и не спорьте со мною на людях, это будет ударом по моему авторитету. Сделайте это позже, когда мы окажемся наедине, — попросил он.
— И это всё? — удивилась Кира.
— «И это всё» означает «Да, это нетрудно» или «Ни за что»? — уточнил Колчевский.
— Геннадий Николаевич, это нетрудно. Я бы и сама не стала… Но если это настолько важно, то вообще буду ниже травы, тише воды. Или там наоборот? А есть еще что-то, что стоит знать, чтобы не опозориться? — Кира заинтересовано повернулась к соседу.
— В Корее часто пожимают руки. Всегда пожимайте в ответ двумя руками. Рукопожиматься одной рукой могут себе позволить только очень большие начальники. И кланяйтесь почаще.
— Понятно, — Новикова, сама того не желая, немного поклонилась на этих словах.
— И брать всё, что дают, нужно двумя руками.
— О, боже. Хоть что-то можно одной рукой делать? — уточнила Кира.
— Когда вы в одиночестве, вы можете делать всё, что угодно и как угодно, хоть одной рукой, хоть двумя, ни один кореец вас в этом не упрекнет, — с улыбкой произнес Колчевский, и в его словах послышался намек на «пластырь». Вот же…
— А еще?
— А еще ни в коем случае прилюдно нельзя сморкаться. Кашлять и чихать — пожалуйста. Сморкаться — оскорбление окружающих.
— Ужас! — Кира прикрыла рот рукой. — А еще?
— А еще в Южной Корее считаются неприличными любые публичные проявления чувств между мужчиной и женщиной.
— Это хорошо, — порадовалась Кира.
— Зато с лицами своего пола можно хоть в засос целоваться, просто так, безо всякой однополой любви. Там это нормально.
— Фууу, — скривилась Новикова. — Нет в мире совершенства.
— Угу, — поддакнул начальник. — Представьте себе, открытое декольте там считается верхом неприличия и признаком продажной женщины, зато юбка может быть на сантиметр ниже попы, и никого этот факт не смутит.
— А еще?
— А еще в общественном транспорте ни в коем случае нельзя садиться на места для беременных и инвалидов, если вы не беременны и не инвалид, — Ген-директор оглядел Киру, будто хотел убедиться, что она не относится к этим двум категориям. — Впрочем, учитывая время пребывания и плотность программы, познакомиться с общественным транспортом вам не грозит. У нас всё будет неподалеку от центра. Можно пешком прогуляться. О, вот и еда…
Они перекусили и обсудили план действий и распорядок дня на время поездки. А потом Кира уснула. И проснулась уже на подлете к Сеулу. Пальцы заледенели от волнения, но это не беда. Прорвемся.
* * *В отеле их заселили сразу. Номера были на одном этаже, но не рядом, и это Киру абсолютно устраивало. На сборы Ген-директор выделил целых полчаса. Новикова уложилась в двадцать пять минут. Волосы были вымыты с утра. Кира почистила зубы, подправила макияж, подкрутила плойкой волосы. Антиперспирант без запаха, пшик любимых духов. Розовое платье из немнущейся ткани. Новые туфли. Новикова проверила в сумочке пластыри (обычные, не никотиновые), вдруг натрет (туфлями ноги, а не то, что приходило в голову стараниями генерального директора). Вот и всё. Она — умница и красавица, а тот, кто так не считает, просто завидует. Аутотренинг сработал процентов на двадцать, но идти нужно в любом случае. Восхищенно-одобрительный взгляд начальника поднял самооценку еще выше. Все-таки приятно чувствовать себя привлекательной женщиной, даже если ею не являешься.
Геннадий Николаевич уже скурил свою дозу счастья, пока ждал Новикову, и благоухал, как пепельница в нелучшие времена, но
