Какая она теперь?
- Смотрите… - донеслось откуда-то из невообразимого далека, и Лефевр увидел, что в отражении теперь совсем другая комната. Кажется, он ахнул, узнав ее - это были гостевые покои его столичного дома, за три года обстановка совсем не изменилась, вот только…
- Мать вашу так… - не выдержала Хельга и воскликнула: - Не смотри, Женька! Не надо!
Но Лефевр смотрел - двое в отражении занимались любовью, крошечный шарик зачарованного светлячка, паривший под потолком, отбрасывал медовые мазки света на сплетенные тела. Рыжие волосы Алиты разметались по подушке, тонкие пальцы судорожно впились в плечо темноволосого красавца, любившего ее с такой яростной страстью, словно…
Она была рядом. Лефевр мог протянуть руку и прикоснуться кончиками пальцев к светлой коже, покрытой веснушками, дотронуться до пушистых кудрявых локонов - она ведь была здесь, рядом. Пусть даже в миллиардах световых лет от него - и все равно рядом…
Лефевр отвернулся и сел обратно на диван. Отражение помутнело и растаяло: теперь в зеркале отражалась комната в двушке на московской окраине.
Кажется, Лефевр забыл, как дышать. Ком в груди разросся так сильно, что пришло отстраненное равнодушное понимание: это сердечный приступ, сейчас он сделает свое дело, и все наконец-то закончится. Впрочем, это мучительное состояние продлилось недолго: Лефевр смог взять себя в руки и произнес:
- Да, ваши возможности поражают.
Его голос прозвучал на удивление спокойно. Он и сам такого не ожидал. Знаменский вопросительно изогнул левую бровь.
- Это и есть ваша леди? - осведомился он.
Ком в груди медленно таял - на его место пришел противный холодок, похожий на неотвратимо наползающую тошноту. Лефевр кивнул.
- Да, это она, если вам настолько интересно.
Выражение сочувствия на лице Знаменского было настолько искренним, что в него невольно хотелось поверить. Но Лефевр не верил. Все это было игрой, манипуляцией - на месте Знаменского он вел бы себя точно так же. Просто потому, что иногда отчаяние заставляет противника сдаться.
- Мне жаль, Огюст-Эжен, - Знаменский покачал головой и поднялся. - Мне действительно жаль.
Хельга одарила его воистину испепеляющим взглядом. Знаменский сделал вид, что не заметил.
- Что ж, друзья, вынужден вас покинуть, - сказал он и неторопливо направился к выходу. - Провожать меня не надо.
Никто и не собирался.
Когда в прихожей хлопнула дверь, Хельга немедленно обняла Лефевра - и вот в ее сочувствие и понимание он верил. Эта некрасивая девчонка была искренней, как крик боли. Лефевр не мог разобрать тех негромких успокаивающих слов, которые она шептала - гул в ушах, появившийся после ухода Знаменского, забивал даже мысли.
Ведь Алита была счастлива. Она… она была лишена страданий, горя, мук, ей было хорошо с любимым человеком. Разве не этого Лефевр всегда добивался - счастья для тех, кого любит? Разве что-то еще имеет смысл?
Отражение в зеркале было ударом под дых, выбивающим из реальности. Именно этого Знаменский и добивался. Что ж, во многом он был прав, вот только…
Лефевр вздохнул и, осторожно освободившись из объятий Хельги, поднялся с дивана. Лицо было влажным - он удивленно обнаружил, что все-таки не смог сдержать слез. Почему-то от этого ему стало страшно неловко, словно он совершил какой-то нелепый и неприличный поступок.
- Огюст-Эжен… Женька… - испуганно окликнула Хельга. Лефевр приблизился к зеркалу и опустил руку на его прохладную гладь. Прикосновение отдалось легким уколом в подушечки пальцев: зеркало вышло на контакт. Оно не было артефактом в сузианском понимании, но в нем была магия. Личная, лежащая вне воли Знаменского.
- Я подумал, что наш хозяин - мастер иллюзий, - негромко сказал Лефевр. Собственное отражение сейчас было действительно пугающим: ему пришло в голову, что именно так выглядят приговоренные к казни. - Потому что всегда выгодно морально раздавить противника. А теперь…
Он осторожно прочертил линию по стеклу, и зеркало словно вспыхнуло изнутри: картинка рассыпалась бойкими рисунками детского калейдоскопа - с той разницей, что в цветовой гамме преобладали все оттенки синего. Несколько минут Лефевр вглядывался в них, и Хельга в конце концов не вытерпела.
- Что там? Это неправда, так?
Лефевр усмехнулся и отвел руку. Зеркало погасло - наверняка вздохнуло бы с облегчением, если бы умело вздыхать.
- Это, к сожалению, правда, - сказал он. На мгновение вернулось ощущение комка в груди. - Но знаешь… там сейчас слишком много магии. Причем плохой.
Кажется, Хельга ахнула. Лицо Алиты, наполненное каким-то беспримесным, отстраненным счастьем, до сих пор стояло перед глазами Лефевра.
- Я должен вернуться, - произнес Лефевр. - Она в беде.
***Жизнь и посмертие приучили Вадима к тому, что неприятности ждут повсюду, и расслабляться никогда нельзя. Он накрепко вызубрил эти несложные уроки и теперь был уверен, что никто не застанет его врасплох - но, как говорится, и на старуху бывает проруха. Заклинание, отправившее его в нокаут, оказалось простеньким - это было еще обиднее. Впрочем, его простоту Вадим понял уже постфактум.
Он пришел в себя в каком-то сарае - едва приоткрыв глаза, Вадим увидел серую стену с грязными потеками, а потом пришла боль в вывернутых суставах и понимание того, что дела его плохи. Мысленно просканировав собственное тело, Вадим обнаружил, что его подвесили на крюк за сцепленные и вывернутые большие пальцы. Система веревок, державших его тело, была настолько заковыристой, что Вадим сразу понял: без Лефевра тут не обошлось.
- Кажется, он пришел в себя, - голос девочки-хиппушки был особенным, с твердой звонкостью маленького колокольчика в глубине. Вадим узнал бы его из тысячи.
- Ну и хорошо, - Вадим решил, что можно открывать глаза, и увидел Лефевра, стоящего справа. Почему-то Вадиму стало страшно. По-настоящему, впервые за многие годы. Может быть, потому, что Лефевр умело орудовал ножом, срезая…
А что именно он срезал?
- Кусочки вашей ауры, - равнодушно ответил Лефевр на незаданный вопрос. - Раз уж наши заклинания действуют у вас, то грех не попробовать одно из них.
Вадима бросило в жар и тотчас же охватило холодом, словно его выставили голяком на мороз. По затылку что-то струилось, и Вадим, поняв, что это его кровь, дернулся всем телом, пытаясь освободиться. Не вышло - веревки затянулись
