В свете луны я вижу темное пятно на рубашке, которое расползлось по всей его груди. Я прикасаюсь к нему кончиками пальцев. Они мокрые.
Дядя. Это сделал мой дядя. Или Бо. Коул берет меня за окровавленную руку, а когда я хочу ее отнять, он притягивает меня ближе, болезненно морщась.
– Я сбежал, – объясняет он. Рука у него теплая, и я хочу обнять его, потому что это правда он, он настоящий, но пятно на его одежде и боль в глазах предупреждают, чтобы я этого не делала. Я не могу оторвать глаз от темного пятна на его рубахе. Стыдно сказать, но меня даже немного радует, что сейчас ночь, и в темноте кровь кажется черной и серой, а не красной.
– Со мной все хорошо, – уверяет Коул, но, когда мои пальцы дотрагиваются до пятна, вздрагивает и стискивает зубы.
– Если «истекаю кровью» значит «хорошо», тогда конечно, – ворчу я, пытаясь осмотреть рану. Начинаю приподнимать полу его рубашки, но Коул перехватывает мои руки.
– Со мной все будет хорошо, – исправляется он, деликатно отводя мои пальцы.
– Я провожу тебя домой, – продолжает он, помогая мне встать.
– Не стоит, Коул. Тебе нужна помощь. Нам надо дойти до сестер.
Он отрицательно качает головой, медленно, как Магда. На губах у него удивленная улыбка.
– Лекси, я оставил тебя всего на одну ночь, а ты позволила Ближней Ведьме увести себя и чуть не убить. Я не отпущу тебя домой одну, и говорить тут не о чем, – он показывает на мои ноги, сплошь в занозах и царапинах.
– Понимаешь, она приняла твой облик, – оправдываюсь я. Страшная усталость вдруг наваливается на меня. – А когда ты не появился днем, я так… – У меня дрожит голос, приходится откашляться. – Когда я увидела это, – я тычу пальцем в кучку веток, мха и камней, – то так обрадовалась…
– Прости, – шепчет он, хватая меня за руку. – Прости, что не смог прийти раньше.
Темное пятно на ткани снова притягивает мой взгляд.
– Как это случилось? – Я трясу и трясу головой. Наконец, чувство, что она набита ватой, проходит. Ко мне возвращается острота ощущений.
– Они взяли меня и повели, – начинает он шепотом, – в пустошь… Неважно. Я же здесь.
– Это важно.
Коул немного отодвигается, и я ахаю от ужаса: он оттягивает воротник своей рубашки настолько, что становятся видны полоски серой ткани: подкладкой изношенного плаща он забинтовал плечо. Там, куда попала пуля, серая ткань совсем почернела.
Я не могу выговорить ни слова от негодования, которое клокочет во мне.
– Кто? – наконец, удается мне прохрипеть.
– Не твой дядя, если ты об этом. – Коул, морщась, опускает рубашку. – Он не смог. Ружье взял другой человек.
– Значит, Бо, – киваю я. – Ты уверен, что все обойдется?
– Мне уже лучше. – Но в уголках его глаз застыла боль.
Коул ведет меня через пустошь обратно, бережно прикрывая меня собой. Несмотря на раны, он, судя по всему, чувствует то же, что и я: каждый из нас боится, как бы второй не исчез. И он явно испытывает ту же потребность время от времени дотрагиваться до меня, чтобы убедиться, что и он, и я все еще здесь.
– Как ты выжил? – спрашиваю я.
– Все получилось не так удачно, как хотелось бы, – он вздыхает, неглубоко. – Дело осложняется.
– О чем это ты?
– У меня не было выбора. В тот момент держать себя в руках не имело смысла, – он даже начинает смеяться, но мешает боль.
– Ты показал им свою силу колдуна?
– У меня тогда была только одна мысль – остаться в живых.
– И что ты сделал?
В ответ Коул взмахивает рукой, и, повернувшись к нему лицом, я вижу, что он исчезает, становится полупрозрачным. Ветер дует прямо сквозь него, и Коул растворяется, исчезает прямо у меня на глазах. Я кручусь во все стороны, но его нет. Меня охватывает страх, а ветер нарастает, дергает за плащ Коула, кружит вокруг меня. Миг, другой, и снова его руки обнимают меня, его глаза заглядывают в мои.
– Лекси, когда они вывели меня в пустошь, я понял, в первый раз за очень долгое время, что не хочу страдать. Не хочу лишиться… всего из-за преступлений кого-то другого. Если бы я понял это немного раньше, – говорит он и улыбается, кривясь от боли. – Я думал только об одном… когда он поднимал свое ружье, когда взводил курок, думал только о тебе. Я хотел услышать твой голос. Снова ощутить твои пальцы на своей руке. Я осознал, что связан с тобой, и мне казалась невыносимой мысль о том, что нас разлучат. Что я тебя потеряю.
Он целует меня в лоб. Неслышно, одними губами, выговаривает: спасибо.
– К счастью для меня, – продолжает он, – господа охотники никак не ожидали того, что я сделал. Ты бы их видела. Даже кролики так быстро не драпают.
Я смеюсь вместе с ним, потому что смех – это то, что нам сейчас необходимо. Я хохочу, а он покрывает быстрыми поцелуями мою щеку, губы. От его губ на коже остаются легкие прохладные следы, и это заставляет меня вспомнить о фальшивом «Коуле» из палок и камней, который целовал меня на ветру в пустоши. А он, морщась, нагибается и, хотя я все еще смеюсь, находит мои губы, теплые и живые. Вокруг нас не поднимается ураган, но мир снова куда-то проваливается. Исчезает все, кроме нас двоих. Его поцелуи вытесняют из моей памяти Коула пустошей, лже-Коула Ближней Ведьмы. Они изгоняют из меня все страхи. Его поцелуи прогоняют все плохое.
Самая темная ночная пора позади, и мы снова трогаемся в путь. Вот уже виден мой дом. И вдруг Коул останавливается. Я догадываюсь, что там, по другую сторону холма, должно быть, кто-то из дозорного отряда, может, сам Отто. Коул прижимает руку к груди, не сводя глаз со склона. Я снимаю плащ и возвращаю ему.
– Коул, – я вдруг вспоминаю о важном. – Я нашла ее кости. Ведьмины. – Сама не знаю, почему я вдруг разволновалась, но у меня не было возможности сказать об этом Коулу раньше. Я стараюсь улыбаться – это для него. Ему это важно. – Я вернулась в лес и нашла их.
– Я был уверен, что найдешь. А что теперь?
– Утром, как проснемся, первым
