Внезапно становится совершенно тихо.
Тишина такая, что кажется, будто уши чем-то заложило и затычки не пропускают звук. Коул сидит, положив руки на колени, пытается отдышаться. У меня сильно кружится голова, я в каком-то ошеломлении сижу на траве, наблюдая, как растения неспешно, но уверенно ползут, покрывая собой могилу, как на них распускаются цветы. Очень скоро каменный холмик приобретает такой же древний вид, как у домика сестер, уже наполовину поглощенного пустошью. Все кончено. Я не могу оторвать глаз от маленькой каменной гробницы, ожидая, что она того и гляди сотрясется, рухнет и высвободит рассвирепевшую ведьму. Но нет – ни звука, ни движения.
А потом я замечаю блеск металла за низкой каменной стеной и слышу громкий треск. Там стоит Отто с дробовиком, все еще вскинутым к плечу. Выглядит он таким же измученным, как и Коул. Не опуская ружье, он наводит ствол на нас с Коулом, сидящих посреди пустоши и полумертвых от изнеможения. В какой-то момент дуло слишком надолго задерживается на Коуле, и я ясно представляю, как Отто в полном недоумении пытается понять, что произошло. Наконец он опускает ствол, а мистер Уорд с Тайлером перепрыгивают низкую стену и спешат к нам. По всей вероятности, их привел за собой Коул. Перед моим мысленным взором встает эта сцена: огонь распространяется по лесу, и Коул взывает к мужчинам, зовет их на помощь, поскорее. Колебались ли они? Удивились ли?
Я вижу, как подходят и другие мужчины, толпятся за спиной у дяди, а на руках у них маленькие фигурки. Дети. Отто перелезает через стену, а с другой стороны торопливо ковыляют от своей лачуги Магда и Дреска. Проходя мимо могильного холма, Магда на ходу успевает погладить камни. Вид у нее довольный. Следом за ней и Дреска один раз прикасается к камням. Коул сидит рядом со мной – белый как мел, он все еще не может отдышаться.
– Ты это сделал, – шепчу я ему.
– Я же обещал.
Солнце уже зашло, и ночь вступает в свои права, только последние лучики света играют на облаках.
К нам подходит Отто. Кинув на меня сдержанный взгляд, он полностью сосредотачивается на Коуле.
Мой дядя долго смотрит вниз, на бледного, окровавленного мальчишку, сидящего рядом со мной на траве. У него самого лицо тоже перепачкано, вся одежда в грязи и золе. Эти двое выглядят так, будто участвовали в одном сражении. Коул тоже глядит на дядю, и в его взгляде нет ни страха, ни гнева. Что произошло в лесу? Отто переводит взгляд на детей, потом на каменный курган. Проходит немало времени, и он снова опускает глаза на Коула, который как раз примеривается, как бы подняться на ноги. Отто протягивает ему руку, и Коул принимает ее.
Сестры осматривают пятерых детей, уложенных рядком под низкой каменной оградой. Они по-прежнему не двигаются. Но Рен вдруг поворачивается на бок и подкладывает под щеку кулак. Она спит. Спит! От облегчения у меня голова кружится еще сильней.
Повернувшись к Отто, я обнаруживаю, что он продолжает сжимать руку Коула.
– Спасибо, – выговаривает он наконец так тихо, что это больше похоже на отдаленный раскат грома, чем на слово. Но я-то все слышала, и Коул тоже, и Тайлер, судя по недовольному выражению на его физиономии. Отто разжимает пальцы, и Коул смотрит на меня – и у меня на лице появляется широкая улыбка. Он делает шаг мне навстречу, берет меня за руки. Вокруг нас кружит ласковый ветер. И впервые за долгое время, которое кажется вечностью, мне кажется, что все правильно. Все встало на свои места.
Глава 30
Мой отец часто сравнивал изменения в жизни с садом.
Они не вырастают мгновенно, за одну ночь, если, конечно, ты не ведьма и не колдун. Все нужно планировать, готовить, а главное – подобрать подходящую почву. Папа говорил, что люди в Ближней росли на скверной почве, полужидкой грязи, потому они так и противились переменам, как корни противятся твердому грунту. Он говорил, что и здесь у нас есть хорошая почва, только она глубоко и надо до нее докопаться.
На следующий вечер на деревенской площади – общий праздник. Дети танцуют и поют, играют в свои игры. Эдгар держит Рен за одну руку, а Сесилия за другую, и они встают в круг с остальными. Даже сестрицы пришли и пытаются научить детишек новым песням – и кое-каким старым тоже. Я вижу, как кружатся в воздухе светлые волосы Рен – она перебегает с места на место, нигде не задерживаясь больше, чем на миг.
Мама сказала ей, что она пошла искать своих друзей и уснула в саду.
А я сказала, что ее среди ночи украла Ближняя Ведьма, а храбрая сестра пришла и спасла ее.
Думаю, что она до конца не поверила ни тому, ни другому.
Елена, сидя на стене (вокруг площади она совсем низенькая), не спускает глаз с братишки, как будто тот может в любую минуту испариться. В глазах у нее все еще застыл испуг, но щеки, по крайней мере, приобрели цвет. Я смотрю, как к ней неуверенно подсаживается Тайлер и тоже глядит на детей, притворяясь, что ему это интересно. Лицо у Елены оживляется, даже с другого конца площади я вижу румянец на ее щеках. Тайлеру заметно льстит ее явное расположение, хоть он и нацеливался не на нее. Он придвигается ближе и, заметив, что она дрожит от холода, нерешительно кладет руку ей на плечи. Елена, радостно вспыхнув, устраивает голову на его широкой груди, и теперь они любуются танцующими и поющими детьми уже вдвоем. Время от времени он бросает взгляды в мою сторону, но я делаю вид, что не замечаю их.
Ближняя остается Ближней. Она не может перемениться за одно утро. И за день не переменится, и даже за месяц.
Но чувствуется что-то новое – в воздухе и в почве. И хотя осень уже ощутимо дышит холодом, я все равно чувствую это.
Члены Совета по-прежнему стоят на своем возвышении с колокольчиками наготове – на случай, если им найдется что сказать. Но они не говорят. Мэтью, нагнувшись вперед, наблюдает, как сестры учат детей песне. Его голубые глаза словно танцуют – от Магды к Эдгару. Илай повернулся к деревне спиной и о чем-то тихо беседует с Томасом. Есть люди, которые не меняются никогда.
В ближайших к площади домах открыты двери.
Мать Эмили, миссис Харп, стоя рядом с моей мамой, раздает угощение – хлеб и сладости. В другом доме всем предлагают кружки с крепкими горячими напитками, и Отто здесь, подпирает
