Выражение лица Гермионы изменилось: на нем промелькнули удивление и зависть. Беспалочковая магия была той разновидностью волшебства, о котором мечтал каждый волшебник. Не все могли освоить ее, а некоторые даже думали, что владение этой магией такой же прирожденный талант, как знание парселтанга или способность к прорицанию.
Люциус же и не задумывался о произведенном эффекте: используя беспалочковую магию лет с двадцати, он уже давно воспринимал ее, как нечто само собой разумеющееся.
Метрдотель провел их к столику в углу главного зала. А когда отошел, Гермиона заметила, как Люциус беззвучно прошептал что-то, небрежно сделав пас рукой. В следующую секунду вокруг них ненадолго замерцало еле заметное сияние, защищающее как от любопытных ушей, так и от излишнего внимания, которое они могли бы привлечь, если снова начнут спорить. Молча, они какое-то время изучали меню, потом Малфой вежливо поинтересовался ее выбором и сделал заказ. Гермиона была слегка тронута его естественной вежливостью, чем-то напоминающей эдакое рыцарство. Ей, никогда не бывавшей на свиданиях, да и вообще редко куда выходящей, это показалось невероятно милым.
После того как Малфой разобрался с заказом и одобрил вино, принесенное сомелье, он сложил руки перед собой и взглянул на Гермиону в упор.
«Мерлин! Какая же она молоденькая… — снова кольнуло его чувство вины за сломанную жизнь этой девушки, годящейся ему в дочери. — Вместо того чтобы поступить в университет и наслаждаться молодостью, она работает и одна растит ребенка. Моего ребенка. И что, спрашивается, мне теперь с этим делать?»
— Я хочу участвовать в жизни Элиаса, Гермиона, — начал Люциус, решив, что прямой подход будет наилучшим вариантом.
Она не выглядела удивленной, и это навело на мысль, что Гермиона уже догадалась о его намерениях.
— Но он не знает вас, — возразила она. — Я понимаю, что это не ваша вина, но он не знает вас, вы ему чужой… человек, который однажды пришел к нам и остался на ужин.
— Тогда мы начнем с ним знакомиться, — Люциус не давал ни малейшего шанса возразить ему. — Список моих грехов можно растянуть на целую милю, Гермиона, но я не собираюсь добавлять к нему еще и брошенное дитя. Я знаю, кем я был, и знаю, что делал. И знаю, что не был хорошим отцом для Драко, хотя и любил его, и давал ему все, чего он хотел. Я не могу позволить себе совершить эту ошибку еще раз. Поэтому не отступлюсь, поймите меня.
И Гермиона поверила ему. Она не знала, почему, но поверила! Было что-то в его лице, в его тоне… убедительное, что заставляло верить каждому слову. Малфой хотел узнать Элиаса, хотел быть отцом, на этот раз — хорошим отцом.
«Да, но что мне сказать сыну?! Точнее — что нам ему сказать?»
— И как я должна объяснить это Элиасу? — Гермиона потянулась к бокалу вина и щедро глотнула, надеясь, что алкоголь успокоит ее: «Малыш, помнишь дядю, который ужинал у нас на днях? Ну так вот, этот человек — твой папа».
Она медленно покачала головой, и Люциус снова поразился ее молодости. Сейчас Гермиона выглядела такой… юной, беспомощной и страшно напуганной.
— Он не поймет этого, Люциус!
— Допустим. Тогда мы начнем с ним общаться. Я могу приходить к вам по вечерам на несколько часов, чтобы узнать его. А он тем временем узнает меня. И только потом, когда все наладится, расскажем ему, кто я, — предложил Малфой.
— Да? И как же мы объясним ему, где вы были все эти годы? Что скажем, когда он спросит о том, почему вас не было в его жизни столько лет? И почему вы и я не были вместе, когда он родился… Что мы скажем ему? — слезы уже начинали мерцать в ее глазах.
«Черт!»
Малфой изо всех сил надеялся, что она не заплачет. Женские слезы были тем, с чем он никогда не справлялся.
— Эти вопросы звучат несколько серьезно и сложно для ребенка его возраста.
— Да, но и Элиас — не типичный четырехлетка! Он невероятно внимателен и любопытен к любым нестыковкам. Его любимый вопрос: почему? Он спросит нас, это я вам обещаю! — вытирая глаза салфеткой, она невольно улыбнулась.
— А мы скажем ему, что нам обоим — и вам и мне было очень холодно и очень одиноко. И он — порождение доброты, участия и заботы. Мы скажем, что я должен был очень далеко уехать, и вы не знали, как связаться со мной. Думаю, этой информации будет для него достаточно.
Люциус увидел, как взгляд ее смягчился, а глаза снова наполнились слезами.
«Мерлин! Она такая тонкая и ранимая, что кажется, ее душа — обнажена… И она — бесконечно добра. Изначально именно ее доброта и участие создали ситуацию, в которой мы оказались сейчас».
— Простите, Люциус, но есть еще одно «но»… Я не могу позволить вам играть его чувствами. Элиас — ребенок, он нежный и очень ласковый… И душа его — чиста. Но если он привяжется к вам, а вы его оставите, что тогда с ним станет? Мой малыш будет раздавлен и опустошен…
— Я не оставлю его, обещаю. Он — мое дитя и так будет всегда, — Малфой вдруг потянулся через стол и взял Гермиону за руку. И тут же почувствовал ее удивление, ее дрожь. Услышал ее резкий вздох. Да и сам себе изумился и не совсем понимал, что заставило его сделать это. — Знаю, что это нелегко для вас, но и для меня непросто. Я хочу узнать своего сына, Гермиона, нашего сына. Пожалуйста, не вступайте со мной в борьбу.
— А если я откажусь? — она не хотела и не собиралась этого делать, но необходимо было знать, насколько серьезен сейчас Малфой. И ответ на этот вопрос был для нее очень важен.
— Что ж, тогда у меня не будет выбора. Я подам официальный запрос в Министерство магии на проведение специальной процедуры установления родства. А затем буду требовать у суда права чистокровного волшебника на воспитание своего ребенка, — тихо ответил Люциус, молясь про себя, чтобы Гермиона не решилась провести их всех через это унизительное испытание.
— Не надо! Я не собираюсь прятать от вас Элиаса. Но… вы должны обещать мне: не раскрывать ему правду, пока мы оба не решим, что время пришло, — ее сердце колотилось, как сумасшедшее.
«Господи, моя жизнь снова кардинально меняется, и я опять не готова к этому!»
Гермионе
