— Есть и немалые. Между прочим, это совсем не плохо. Главное, правильно их реализовать.
— Ты вот сейчас несешь какую-то невероятную чушь! — разозлилась Анет. — Знаешь, какое прозвище мне на работе дали?
— Не знаю и знать не хочу, — по-прежнему спокойно ответил Саши.
Только вот очки гоблинолог почему-то снял, а глаза за ладонью спрятал, потирая виски, словно у него голова разболелась.
— А профессия? Вот так все бросить?
— Профессию и новую освоить пока не поздно.
— За чашкой чая рассуждать легко. Да я столько лет!.. Впрочем, со стороны этого не понять. Правильно он говорил…
— А вот что он говорил, я слышать совсем не хочу, — каким-то ненатуральным голосом отрезал Кремнер.
— Ты сейчас о ком? — Ани разом успокоилась — от удивления, наверное.
— О нем, — припечатал гоблинолог и убрал ладонь, глядя прямо на Сатор. Глаза его, хоть и без очков, не были не беспомощными, не близорукими. Анет даже назад отпрянула, хотя за спиной у нее только спинка стула была. — Любое терпение конечно, а у меня его не так много. Мне надоело эти игры в трио. Мне надоело, что между нами постоянно какой-то призрак болтается. И меня, в конце концов, достало, что ты постоянно нас сравниваешь, будто на весах взвешиваешь. Я — это я, он — это он, — говорил Саши по-прежнему ровно, голоса не повышая. Вот только спокойнее от этого не становилось. — Он хочет быть с тобой? Это его право. Ты хочешь быть с ним? Это твое право. А вот я не желаю быть ни вторым, ни даже первым. Мне номера в принципе не подходят. И это уже мое право.
— Я не понимаю… — пролепетала Ани.
— А я сейчас объясню, — пообещал Кремнер, вставая.
Кажется, упал стул, по крайней мере, что-то грохнуло. Сатор же подняли, а, может, и приподняли над полом. И стулья Анет совершенно перестали интересовать.
Тот первый — и до сих пор единственный — поцелуй, был случившейся неожиданностью, потому послевкусие от него осталось соответствующее, на удивление замешанное. Сейчас для каких-то там чувств, а тем более мыслей места просто не хватило. Ну вот тесно стало — в собственном анином теле, в собственной голове тесно. То ли налетело и подхватило громадное и темное, то ли сверху рухнуло, то ли она в него упала — неважно, результат-то один. Правда, в какой-то момент это темное, оказавшееся вдруг всем миром, отодвинулось или попыталось Ани отодвинуть? В общем, дало свободу, и даже свет появился, слова какие-то послышались.
Но кому эта свобода нужна? Вот Сатор и не отпустила.
* * *Анет проснулась — и ничего не поняла. Лежать было довольно жестко, но в то же время и мягко, а еще один бок замерз, другой почему-то нет, но ноги совсем заледенели. И не понять, светло в комнате или темно. Да и сама комната выглядела как-то странно.
Сатор перевернулась, и мир стал яснее: лежала она на волчьей шкуре перед потушенным камином, поэтом один бок с ногами и замерзли, другому-то тепло было, и мягкость с одновременной твердостью тем же объяснялась. Мебель же выглядела странно, потому что шкура валялась на полу, и Ани, соответственно, тоже, и виделось все снизу вверх, отчего и пропорции и размеры, понятно, искажались. В комнате же было не светло, не темно, а попросту сумрачно — время явно к вечеру шло.
А рядом с ней, опираясь на локоть, лежал мужчина: голый, длинный, все еще болезненно-худой, всклокоченный и в таинственно поблескивающих очках — мечта, а не мужчина.
— Если ты сейчас начнешь извиняться, я тебя тресну, — вдоволь налюбовавшись на мечту, сообщила Анет — голос у нее хрипел преступно и совсем по разбойничьи.
— Не надо извиняться? — уточнил Саши.
— Не надо, — Сатор довольно потянулась всем телом, ничуть этого не стыдясь. Хотя обычно девичья стеснительность ей не чужда была. — Я и так поняла: ты сатрап, деспот, тиран, собственник и насильник. А где твой амулет? У тебя на шее вроде бы что-то такое болталось?
Гоблинолог потянулся, покопался, достав из-под края шкуры что-то, блеснувшее металлом, продемонстрировал Сатор. Ани внимательно изучила разорванную цепочку и амулет с, кажется, откушенным ушком.
— Это кто сделал? — спросила озадаченно.
— Ты, — спокойно пояснил Саши.
— А-а… А зачем?
Кремнер пожал плечами.
— А до спальни мы так и не дотянули, — заявил не без здоровой порции самодовольства.
И сел, странно скрестив ноги, поправил очки — застеснялся.
— Не дотянули, — согласилась Анет, — но старались. А на кухне, кажется, теперь ремонт делать придется.
— Придется, — кивнул Саши.
Гоблинолог сгреб Сатор вместе со шкурой, то ли усадил, то ли уложил на свои странно скрещенные ноги — все-таки коврик был толстым и гнуться не желал.
— Ты чудо. Знаешь?
— Не знаю, — помотала головой Ани.
Сидеть внутри волчьей шкуры оказалось не очень удобно.
— Ты чудо, — заверил Кремнер со смертельной серьезностью.
* * *Окна квартиры выглядели почему-то даже не голыми, а вовсе ободранными, хотя рамы были аккуратно покрашенными, и стекла чистыми. Может, дело в отсутствии штор, которые Кайрен снял? Девчонка повесила, а он снял, будто Нелдеру даже намек на уют претил. Впрочем, тоску и необжитость рождали, наверное, виды из окна: почти черная от старости стена, в трещинах, в дырках выкрошившихся кирпичей и корявой надписью, сообщавшей, что Золотые драконы лучшие. А перед стеной вечная куча мусора, стыдливо припорошенная первым снежком. И тоненькие, торчащие сломанными веточками, но упорные липки.
— Если ты пришла молчать, то извини, — голос у Кайрена недовольный и раздраженный. Да и сам он весь недовольный. Сидит на краю кровати, свесив между колен сцепленные в замок руки, смотрит в пол, а в ее сторону и головы не повернет. Мог бы хоть чаю предложить из вежливости. Но он и вежливость — вещи несовместимые. Впрочем, как и все прочие условности тоже. — Лиса, я устал и больше всего мне сейчас хочется спать.
Лиса — лиса-лиса. Это он же и придумал. Тогда все было хорошо, так хорошо, что… Что на самом деле не бывает. Она все их дни помнит, перебирает, как бусины, на нитку нанизанные. Но та бусина совсем особенная.
Весь месяц, почти каждый день шел дождь. Если же с неба не лило, так все равно сумрачно, промозгло, слякотно — не лето, а настоящая гнилушка. А однажды проснулись — и вдруг солнце. Много, много солнца, и зелени, и золотых клубков света, бессмысленно-радостно плескающихся в лужах. Вот и захотелось чего-то такого же бессмысленно-радостного, как эти солнечные зайчики.
Они пошли в зоопарк, катались на пони, и мужик, который этих пони по кругу водил, кажется решил, что они чокнутые. Ели мороженое — порции были какие-то нереально гигантские — все перемазались и умыться было негде. А носовой платок, один на двоих, моментально стал липким и ничем помочь не
