"Значит, надо вставать и двигаться. Вот только куда? Идти назад? — размышлял он. — Исключено! Вбок? Бессмысленно! Вперёд? Единственная разумная вещь! Итак, вперёд!"
Он встал на лапки и побрёл дальше, сжимая в одной из лапок загадочный мерцающий камешек — он внушал надежду, и Бильбо просто не хотелось выкидывать его здесь, в непонятной пугающей темноте. Поэтому, хоть это и не совсем удобно, но он побрёл дальше с камнем. Сердце его колотилось и трепыхалось в груди, будто мышь в когтях.
Да, Бильбо очутился в чрезвычайно трудном положении. Но вы должны помнить, что для него оно было менее трудным, чем было бы, скажем, для меня или вас. Сычики-эльфы, хоть и птицы летающие, живущие в кактусах, всё же чаще имеют дело с пещерками и земляными норами, чем мы, люди. И хоть развилистые эльфовские норки были совсем не похожи на пещерные туннели горных крыс, сычики-эльфы всё же гораздо быстрее ориентируются в них, чем, например, сипухи. В этом они схожи с пещерными совами более, чем с каким-либо другими родственными видами: их не так-то просто заставить дезориентироваться под землёй. Особенно, когда те уже опомнятся после того, как трахнулись головой о камень. Кроме того, ступают эльфы тихо, бесшумно передвигаются с помощью своих малюсеньких лапок, умеют ловко прятаться даже в самых узких щелях и быстро оправляются от ушибов и падений. У них неисчерпаемые запасы мудрых пословиц и поговорок, о которых другие разумные животные никогда не слыхали или давно позабыли. Возможно, только мудрецы-монахи или жители Га`Хуула могли состязаться с ними в количестве собранной устрой мудрости.
И всё-таки мне лично не хотелось бы оказаться на месте Бильбо. Казалось, туннель никогда не кончится. То и дело влево и вправо отходили проходы, Бильбо видел их смутные очертания благодаря появившемуся ночному зрению, которое только-только пришло в норму после удара по голове. Кроме того, по стенам пещер вновь начал расти светящийся мох; его было мало, и он рос неровными клочками, но его слабого рассеянного света хватало, чтобы малютка эльф мог примерно видеть, куда идёт. В боковые проходы, встречающиеся на пути, он не заглядывал, только торопился дальше, боясь, как бы оттуда не выскочили крысы или ещё какие-нибудь страшные твари. Он шёл да шёл, всё дальше и дальше, всё вниз да вниз. И по-прежнему ни звука, кроме его собственного едва слышного дыхания да изредка взмахов крыльев проносящихся мимо летучих мышей. Сперва Бильбо испугался, не понимая, как они проникли в не особо широкие крысиные туннели, но потом перестал пугаться — мыши пролетали часто. Не знаю уж, сколько он так плёлся, но наконец почувствовал, что устал, как никогда; ему казалось, что он уже прошёл пару восходов и закатов и так будет идти всю жизнь.
Неожиданно, ни о чём не подозревая, он плюхнулся в воду! Бр-р-р! Вода была ледяная! Это встряхнуло Бильбо и заставило собраться. Он не знал, просто ли это лужа на дороге, или берег подземного потока, пересекавшего туннель, или край глубокого и таинственного подземного озера. Мха здесь было ничтожно мало, и он почти перестал светиться. Бильбо замер на месте, приподняв лапку с камешком, и прислушался: "кап-кап" — падали капли с невидимой стены в воду. Никаких других звуков.
"Значит, это лужа или озеро, а не река", — подумал Бильбо. Он не решался войти в воду в темноте, да и, собственно, не хотел вообще мочиться. Плавать он всё-равно не умел, и ему представлялись разные противные скользкие создания с выпученными слепыми глазами, извивающиеся в воде. Странные существа водятся в прудах и озерах в глубине гор: рыбы, чьи предки заплыли туда бог весть как давно да так и не выплыли на свет, глаза их всё выпучивались и выпучивались оттого, что они силились видеть во мраке. Есть там твари и более страшные, чем эти слепые рыбы. Они поселились в пещерах раньше крыс и теперь скрываются по темным закоулкам, шныряют, подсматривают и разнюхивают.
Здесь, в глубине и в темноте, у самой воды жил старый Голлум — большая, скользкая, голая тварь. Не знаю, откуда он взялся и кто или что он был такое. Голлум — и всё. Бледно-розовый, как омерзительный шмат плоти, с двумя громадными круглыми бесцветными глазами на узкой физиономии, похожей на птичью из-за куцего клюва, чуть заострённого к концу. У него были перепонки на лапах, и он тихо скользил с их помощью по озеру. Это и в самом деле было озеро, широкое, глубокое и ледяное. Голлум грёб своими мощными и длинными задними лапами, распластав по поверхности воды две другие, верхние, конечности, похожие на голый скелет крыльев; грёб беззвучно, без единого всплеска. Не таковский он был, чтобы шуметь. Он высматривал своими круглыми, как у совы, глазами слепых рыб и выхватывал их из воды острым клювом с быстротой молнии. Мясо он тоже любил. Когда ему удавалось поймать крысу, он бывал доволен: они нравились ему на вкус. Но сам он старался не попасться им на глаза. Обычно он набрасывался на них сзади и душил, если какой-нибудь неосторожной крысе случалось оказаться одной на берегу озера, когда Голлум рыскал поблизости. Они, правда, спускались к воде очень редко, так как чувствовали, что там внизу, у самых корней горы, их подстерегает что-то неприятное. Они наткнулись на озеро давным-давно, когда рыли туннели, и убедились, что дальше не проникнуть. Поэтому дорога там и кончалась, и ходить туда было незачем — если только их не посылала туда Самая Главная Крыса, которой вдруг захотелось поесть рыбки из озера. Иногда она не видела больше ни рыбки, ни рыбака.
Жил Голлум на скользком островке посреди озера. Он уже давно заприметил Бильбо и наставил на него из темноты свои круглые и немигающие бледные глаза. Бильбо не мог видеть Голлума, но Голлум-то его видел и изнывал от любопытства, понимая, что это не крыса и не какое-либо другое местное животное, которых он знал. Он медленно вошёл в воду и поплыл, оттолкнувшись от островка, а Бильбо тем временем сидел на берегу, потерявший дорогу и растерявший последние мозги, — словом, совершенно растерянный. И вдруг бесшумно подплывший Голлум просипел и проскрежетал совсем близко:
— Блес-с-ск и плес-с-ск, моя прелес-с-сть! Угощ-щщение на с-с-славу! С-с-сладкий кус-с-сочек для нас-с-с!
И он издал страшный пощёлкивающий звук: «Голлм!». Недаром имя его было Голлум, хотя сам он звал себя «моя прелес-с-сть». У сычика-эльфа чуть сердце из груди не выпрыгнуло, когда он вдруг услыхал сипение и увидел два бледных, уставившихся на него, глаза.
— Ты кто такой? — ухнул он, распушившись
