Но никогда – чтобы спасти собственную жизнь.
Однако теперь Фарух-Лейн именно так покидала отель «Картер», и на каждом этаже число преследователей все возрастало. Она слышала, как что-то ударялось о стены у нее за спиной, но не оборачивалась посмотреть, что там такое. Чья-то рука ухватила ее за лодыжку, но она вырвалась и прибавила скорости.
Когда она неслась по вестибюлю, женщина с воротником, похожим на магазинную сумку, улыбнулась ей – очень неприятно – и сказала:
– Беги, коп.
Фарух-Лейн выскочила за дверь. Она сбежала с лестницы так быстро, что чуть не врезалась в машину, стоявшую прямо у входа.
Это была ее машина.
За рулем сидел Парцифаль Бауэр, идеально прямо, как гробовщик за рулем катафалка.
Фарух-Лейн услышала, как кто-то – возможно, швейцар – бежит следом.
Она прыгнула на сиденье и на ходу захлопнула за собой дверцу. Замок щелкнул.
Негромкий стук, раздавшийся, когда они отъехали, означал одновременно попадание пули в машину и радость Фарух-Лейн по поводу того, что она не поскупилась на полную страховку.
Примерно милю спустя Парцифаль остановился у обочины.
– Я больше не хочу вести. У меня нет прав.
Фарух-Лейн еще не отдышалась, и в боку у нее кололо. С ума сойти, он был там и ждал ее. Возможно, он спас ей жизнь.
– У тебя было видение?
Он покачал головой.
– Как ты узнал, что надо подъехать?
Парцифаль расстегнул ремень безопасности.
– Логика.
23
Мы отдали им мир, прежде чем успели спохватиться.
А они уже рассказывали про нас истории, и мы им верили. Легенда такова: побочный эффект жизни сновидца – эмоциональная нестабильность. Мы могли грезить, но были не в силах переносить бодрствование. Мы могли грезить, но не умели улыбаться. Мы могли грезить, но должны были умереть молодыми. О, как они любили нас, невзирая на наши слабости, нашу неприспособленность к практическим вещам.
И мы верили. Добродушная и злая сказка – но мы ей верили. Мы не можем править миром. Мы даже собой не владеем.
Мы сами отдали им ключи от машины.
Ронану снились лето и Адам.
Он находился в кипящем от жары саду, окруженный высокими кустами помидоров. Зелено. Так зелено. Цвета во сне воспринимались не зрением, а эмоциями, поэтому для их яркости не было предела. В куче чернозема лежало радио, и из него раздавался голос Брайда, и рядом сидел Адам – его костлявое лицо было загорелым и изящным. Он вырос. В последнее время Ронан всегда видел Адама во сне взрослым – не в том смысле, что ему уже можно было покупать сигареты, а по-настоящему взрослым, до мозга костей зрелым, решительным, уверенным. Возможно, для этого имелось какое-то психологическое объяснение, но Ронан не мог его найти.
А потом они все вывернули наизнанку. Сознание – вот как они называют бодрствование. Бессознательное – вот как они называют сны. Подсознательное – вот как называют то, что в промежутке. Мы с тобой знаем, что это чушь.
Но так говорил Заратустра, или типа того, и они отдали нам потусторонний мир, а себе забрали реальный.
Какая наглость.
Во сне этот уверенный и властный взрослый Адам, всё еще по-юношески жилистый, но с привлекательной темной щетиной на подбородке, положил Ронану в рот зрелую маленькую помидорку. Теплую от солнца, упругую на ощупь. Потрясающе горячие, остро-сладкие семена взорвались, когда Ронан раздавил помидор о нёбо. Он имел вкус лета.
Пойми: им нужно, чтобы ты сломался. Иначе они этого не перенесут. Представь – если бы ты мог делать то, что делаешь, но без всяких сомнений.
Не говори, что не сомневаешься.
Не говори, что ты все понял.
Твои чокнутые крабы пришли к тебе, а не ко мне. Не моя дата рождения была написана у них на животе. Ты еще не веришь в реальность своих снов. В свою реальность.
Я не хочу, чтобы ты снова решил, что это был просто сон.
Это верный путь к смерти.
– Tamquam, – сказал Адам.
– Подожди, – сказал Ронан.
– Tamquam, – негромко повторил тот.
– Alter idem, – закончил Ронан и оказался один.
Сад исчез, и теперь он стоял на скалистом берегу – дрожа, наклонившись от ветра. Несмотря на холод, океан был тропически-синим. За спиной у Ронана вздымались угловатые черные скалы, зато берег был усыпан кремовым песком. Пейзаж наполняло желание. Этот сон состоял из тоски по тому, что лежало за пределами досягаемости. Желание плавало в воздухе, как влажность. Омывало берег вместе с соленой водой. Ронан втягивал тоску с каждым вдохом и выдыхал немного счастья. Как грустно.
Нет. Ронан не собирался полагаться на милость сна.
– Счастлив, – сказал он в пустоту.
Сказал это твердо, чтобы сон услышал. По-настоящему услышал.
– Гребаные дельфины.
Гладкие серые спины весело выпрыгнули на поверхность в нескольких метрах от берега. Дельфины завизжали. И грусть слегка отпустила.
Посмотри на себя. У тебя есть определенные таланты. Полагаю, ты уже заинтригован, не так ли?
– Мне не нравятся люди, которые не желают показываться, – сказал Ронан вслух.
Ты видел, что было вчера вечером. Все хотели урвать кусочек меня. Тебе придется успеть первым. Помнишь нашу игру? Брось камушек, прыгни на следующую клеточку, ближе к центру.
На берег выбросило полиэтиленовый пакетик с зубами. Ронан подобрал его – он ненавидел новостные сюжеты о пластике в океане.
– Мне некогда играть.
Жизнь – игра, но лишь немногие удосуживаются этим заняться.
Следующая клеточка: ты не знаешь, за каким зайцем гнаться, за мной или за ней.
Следующая клеточка: не важно. Оба зайца приведут тебя к одной и той же норе. Мы все сейчас движемся в одну сторону. Подбираем крошки.
Следующая клеточка: брось камушек, прыгай, прыгай. Скачи вслед за зайцем.
Следующая клеточка: доброй охоты.
24
Наутро после визита на Волшебный базар Ронан проснулся в гостевой спальне у Диклана. Со времен Кембриджа ему приходилось проводить с собой небольшую беседу, прежде чем он убеждал себя встать с постели, но сегодня Ронан немедленно выкатился из-под одеяла и оделся.
Впервые за долгое время ему гораздо интереснее было бодрствовать, чем спать.
Брайд.
Брайд.
Брайд.
Плюс похожий на сон подпольный рынок и незнакомка с лицом его матери. Мир казался огромным и необычным, и кровь у Ронана вновь потеплела.
Скачи за зайцами.
У него даже была подсказка: карточка, которую продавщица масок дала ему возле лифта.
Достав карточку из кармана пиджака, Ронан рассмотрел ее получше. Она была плотная, как картонный стакан. Приятная на ощупь. Профессионально сделанная, идеально квадратная, с закругленными краями. На одной стороне было изображение женщины с широким крестом на лице – он перечеркивал лоб и подбородок вертикально, глаза и скулы горизонтально. Другая сторона была просто черная. Никакой другой информации он на карточке не увидел, даже поднеся ее к свету.
Ронан сфотографировал карточку, написал «ты знаешь, что это такое?» и отослал Ганси в надежде, что тот еще привязан к своему черному каштану, ну или к чему-нибудь еще, где есть связь. Ричард Кэмпбелл Ганси Третий был самым умным и загадочным человеком из всех, кого знал Ронан, и именно он с максимальной вероятностью мог ответить, каково значение этой картинки. Ронан хотел послать ее и Адаму, но передумал: Адам решил бы, что обязан тратить на это время. А в его жизни и без того хватало сложностей из-за Ронана. Вряд ли Адам на него злился,
